Ее невозмутимость привела меня в восторг. Пусть Сюзанна и похожа на Статую Свободу, но с щекотливыми ситуациями она справляется лихо. Если бы я оказалась в опасности, то прикрывать себе спину выбрала бы именно Сюзанну. А вот Ява, наоборот, пребывала в полном замешательстве: в минуту опасности от нее наверняка столько же пользы, сколько от перетрусившего убийцы.
– Привет, Кевин, – сказала я, решив брать пример с Сюзанны. – Тут народ пичкает меня сведениями, кто есть кто в галерее. Но вам с Доном повезло – до вас еще не добрались. Не хотите к нам присоединиться?
– Почему нет, – и Кевин втиснулся рядом со мной.
Блондинистые волосы, красивое, но совершенно невыразительное лицо – в общем, до отвращения банальный тип.
– Так что, конь, отваливаешь? – спросил он у Дона.
Может, Кевин знал что-то, чего не знали мы, но в свете нашей недавней беседы, это обращение прозвучало довольно двусмысленно. Лоренс выпучил глаза, стараясь сдержать смех, а Сюзанна поспешно сунула в рот новую сигарету и изумленно уставилась на дымящийся в пепельнице окурок.
– Ага, того я, пошел, значит, – пробормотал Дон, упрятывая руки поглубже в карманы безразмерных штанов. – Пора уносить отсюда задницу.
Он кивнул нам и вышел из бара, толкнув дверь плечом.
– Может, я не заметила, как вернулась мода на широкие штаны? – поинтересовалась я. – Более чудовищную одежду и представить трудно.
– А юбки-колокол? – возразила Сюзанна.
– А водолазки в обтяжку? – подхватила Ява.
– Да ладно тебе, Ява, с водолазками все в порядке, – махнула рукой Сюзанна.
Ява уныло качнула головой.
– В них я плоская, как крышка от унитаза.
– Так это же здорово! – без всякого сочувствия откликнулась я. – Большое счастье, если ты можешь их носить. Вот мне хоть под каток ложись.
– А мне не нравится, что у меня нет груди, – упрямо сказала Ява. – И плевать на моду.
– Кевин, а я и не знал, что вы с Доном приятели, – говорил тем временем Лоренс.
Кевин сразу набычился.
– А чего – нормальный парень. И рассказывает такое! Охренеть можно от его баек.
Лоренс закатил глаза. Я прекрасно понимала, почему он не переваривает Дона. Будучи тщедушным умником, Лорненс имел все основания не выносить малого, который вполне доволен собой, хотя похож на кирпичный сортир и способен выдавить разве что пару нечленораздельных фраз. А, может, Лоренс неровно дышит к Кейт и злится на Дона, за то, что тот пользовался у нее успехом – все равно каким? Тогда становится понятно, почему Лоренс так оживляется всякий раз, когда речь заходит о Доне.
– Да? – с напускным интересом спросил Лоренс. – И что за байки? Расскажи скорее.
– Лоренс, у меня для тебя есть еще одно британское выражение, – перебила я. – Заводила. Это человек, – я сделала вид, что вставляю в спину Явы воображаемый ключ и поворачиваю его, – который любит заводить людей.
– Намек понял, – холодно ответил Лоренс. – Премного благодарен, Сэм.
– У меня еще не было возможности взглянуть на ваш материал, – сказал мне Кевин. Господи, ну до чего же неприметное лицо. Чем больше на него смотришь, тем больше тоски от этих правильных и совершенных черт, начисто лишенных индивидуальности. Вот такие люди играют врачей в дневных сериалах. – Совсем зашился с выставкой Барбары.
– А когда она заканчивается?
– В конце следующей недели.
Все вдруг потянулись к стаканам.
– Что, не слишком успешная? – спросила я наудачу, верная привычке во все совать нос.
Кевин пожал плечами.
– Работы Барбары всегда расходятся медленно, но тут еще и время для выставки не самое удачное. На той неделе открылось несколько крупных выставок, да и критики особым рвением не отличались. Делаем, что можем.
– Я слыхала, она не в восторге, – заметила Сюзанна.
– А ты что, уписалась бы от счастья? – отозвался Кевин. – Барбара рвала и метала, узнав, что выставляется одновременно с ретроспективой Валлорани. Но мы-то тут при чем?
– А почему такая реакция именно на Валлорани? – спросила я. – Ведь в Нью-Йорке наверняка проходит одновременно куча всего интересного.
Осень, как известно, – самая горячая пора для торговцев искусством.
Кевин скривился.
– Барбара считает, что они работают в похожей манере.
– Наглости ей не занимать, – обронил Лоренс.
– А чего ты хочешь от художников? – Кевин перехватил мой взгляд. – Черт. Простите.
– Ничего-ничего. Я не обиделась.
– Может, выпить хотите? – все еще смущенно спросил он.
– Ну! – с чувством ответила я.
– Простите? – нервно сказал Кевин.
– Простите, я думала, это перевод на американский фразы «Конечно, болван», – посетовала я. – Нет, с местными идиомами у меня пока туговато.
Вскоре от нашей веселой компашки остались только мы с Лоренсом.
Кевин отвалил через полчаса – точнее, как только собралась уходить Ява. Он предложил проводить ее до метро.
– Упорный. Этого у него не отнимешь, – сухо заметила Сюзанна, когда парочка вышла из бара.
– Ява красива до ужаса, – сказала я совершенно искренне. – Всякий захотел бы за ней приударить.
– Кстати, мне тоже пора. Помалкивала, чтобы не обломать Кевину весь кайф.
– Какая заботливая, – съязвил Лоренс.
– Конечно, заботливая, – согласилась Сюзанна. – Сэм, ты доберешься до дома?
– Неужели уходишь? – взмолилась я. – Сейчас лишь девятый час, а мне нужно продержаться хотя бы до одиннадцати! Дома я тут же отрублюсь, а ведь еще поесть надо…
– Не волнуйся, Сюз, я присмотрю за Сироткой Анни[7], – пообещал Лоренс.
– Какой ты заботливый, – ухмыльнулась Сюзанна.
– Да, заботливый. Как насчет мексиканских прелестей?
– Только, если они принадлежат Антонио Бандерасу.
– Хм, он вроде как испанец.
– Зато Изабель Альенде[8] мечтала завернуть его в тортилью и съесть, – возразила я, еще больше запутывая вопрос.
– Она в Чили живет.
– Ну, где Чили, там и Мексика, – вывернулась я.
– Пока! – Сюзанна уже шла к двери. – До завтра!
– Ты должна понять, что люди здесь много работают и рано встают, – наставлял меня Лоренс, когда мы перебрались в мексиканскую забегаловку в соседнем квартале. – Нельзя рассчитывать, что сотрудники галереи будут пить с художниками до утра.
– Еще и девяти нет, да и ты почти не пьешь, – укоризненно заметила я. – Не говоря уж о том, что ты заказал мне унылую соевую лепешку, которая к мексиканским «прелестям» не имеет никакого отношения.
– У меня астма, аллергия на кучу продуктов и целая гора неврозов, – не моргнув глазом, отрапортовал Лоренс, – и все эти хвори придают мне дьявольское обаяние.
