влила в себя чистую водку. К черту искушенность. В жизни порой наступают такие моменты, когда нужно отказаться от излишеств и сосредоточиться на чем-то одном. – И вообще, я думала, что вы с Хьюго отлично ладите. У тебя же вроде не было к нему претензий.
Том не испытывал особенной симпатии к Хьюго. Признаю, тот порой умеет действовать на нервы. Но я подозревала, что Том видит в Хьюго человека, способного справиться со мной – вот эта черта уже действовала на нервы мне, – а потому готов закрыть глаза на все его недостатки.
– Да, особых претензий к нему нет. Я бы с радостью сказал, что Хьюго славный, но это не так. Если ты понимаешь, что я имею в виду. Впрочем, назвать славной тебя у меня тоже язык не повернется. Так что все по справедливости. На самом деле, – Том мечтательно прикрыл глаза, – мы с ним классно потрепались о футболе, пока ты бегала за выпивкой.
– Вы с Хьюго трепались о футболе?! – Я изумленно уставилась на него.
Единственный вид спорта, который, на мой взгляд, способен интересовать Хьюго – это аристократичный крикет. Я подозревала, что в этом он подражает Псмиту [4]. Но футбол лишен изящества и тонкости, на которую мог клюнуть Хьюго.
– Ага. Говорю тебе, мы классно потрепались.
Я решила свернуть эту тему. По всей видимости, Хьюго изощренно издевался над Томом, а этот наивный тупица ничего не понял.
– Как у него дела? – спросил Том, под влиянием футбольных воспоминаний преисполнившись симпатией к Хьюго.
– До сих пор все было неплохо.
Хьюго состоял в труппе Королевского Шекспировского центра в Стратфорде-на-Эйвоне. Он туда угодил после того, как успешно сыграл Эдмунда в «Короле Лире». Сейчас Хьюго играл одновременно Бероуна в «Тщетных усилиях любви» и Фердинанда в «Герцогине Мальфи». Между прочим, отличное сочетание: остроумец-интеллектуал и порочный убивец. И в обеих ролях он будет запредельно сексуален. Но теперь и этого счастливчика, похоже, настигла Немезида.
– Хьюго начал репетировать новую пьесу, – сообщила я, – и уже ненавидит ее всей душой.
– Как называется?
– Не помню. Жутко тупое название. Хьюго называет ее не иначе как «Трах-перетрах». Он играет сутенера, который влюбляется в одного из своих мальчиков-проституток, но юнец оказывается настоящим извращенцем и обожает, чтобы его насиловали. А сестричка этого юного мазохиста влюблена в Хьюго – в сутенера то есть. В общем, Хьюго поколачивает ее, чтобы ублажить юнца, который ненавидит родственницу – любимая мамочка совратила его, а не сестру, чистую и непорочную. Но Хьюго не подозревает, что папаша его подопечных приторговывает наркотой…
– Хватит! Господи. – Том вскинул руки. – Одна надежда, что пьеса хорошо написана. Иначе это просто дешевая конъюнктура.
– Да ты просто напыщенный сноб. Впрочем, я с тобой согласна.
В своем новом амплуа подруги подающего надежды актера я прочла больше пьес, чем за всю предыдущую жизнь. В основном это были суровые драмы, где от актеров требовалось беспрестанно материться – верное доказательство, что автор пьесы молод, склонен к бунтарству и не говорит родителям, когда вернется домой. За парой исключений все авторы были мужчинами. Женские пьесы, которые мне попадались, были не такими чудовищными и потому не вызывали столь восторженного шока, как пьесы нынешних рассерженных молодых людей, но если я увижу еще одну слезливую пьеску про «дочки-матери», клянусь – выкопаю из могилы собственную мамочку и устрою над ее гробом сатанинскую мессу.
Основная черта всех мужских пьес заключалась в том, что там имелся ровно один женский персонаж, и по ходу дела этот женский персонаж должен был либо оголиться до пояса, либо прогуливаться время от времени, сверкая голым задом, либо и то, и другое вместе. Все эти драматурги-интеллектуалы первым делом извещали, что женский персонаж не носит трусиков и обладает выдающимися сиськами. Дальше – просто: зрители, затаив дыхание, ждут, когда этот женский персонаж заголится.
Том поначалу в ответ издавал вполне разумный бубнеж, а потом вдруг оживился и спросил – почти с той же тонкостью, с какой Джим Кэрри изображает удивление – где именно женский персонаж оголяется целиком и полностью. Я свирепо ухмыльнулась и уже собиралась всласть поизмываться над ним, обрушив на него забойные метафоры, сравнивающие вульву с анютиными глазками, но помешал звонок в дверь, и Том на время избежал моих когтей.
– Привет!
Это была Джейни, другая моя лучшая подруга.
У нее за плечами, как всегда, болтался огромный ранец, а в руках она держала пакет из супермаркета «Марк и Спенсер», который соблазнительно позвякивал и шуршал. Не став дожидаться, когда Джейни переступит порог, я выхватила у нее пакет. Его содержимое наверняка куда интереснее, чем сценарии, которыми под завязку набит ранец.
– Как ты похудел! – воскликнула она, бросаясь к Тому, которого не видела после его возвращения из Индии.
– Побывал в Диареябаде, – вздохнул Том. – Это такой городишко в штате Поносорат. Потеря веса гарантирована. Чтобы не помереть, приходится хлестать целыми днями воду, но это единственный минус, а так – нет лучше средства похудеть, чем посетить благословенную Индию. Бог мой, Джейни! А ты-то как исхудала! Я тебя даже обнять теперь смогу! – Том взял Джейни за плечи и оглядел ее с ног до головы. – Что случилось? У тебя тоже была дизентерия?
Джейни самодовольно улыбнулась. Из жирной рубенсовской красавицы она за последний месяц превратилась в простую пышку Ренуара. Несмотря на округлые формы, Джейни производит впечатление эфемерного создания: необычайно бледная кожа и светлые вьющиеся волосы придают ей хрупкость, которая подчеркивается изящной линий скул.
– Много работы, – сказала она с нарочитой небрежностью, которая не ввела нас в заблуждение. – Есть некогда.
– Джейни – ПРОДЮСЕР НА БИ-БИ-СИ! – объявила я, поскольку с Джейни явно случился припадок скромности. – Она только что закончила съемку своего первого сериала.
– Так это же здорово! Поздравляю! – Том сжал Джейни в объятиях. – Это потому ты такая нарядная? Куда делись хипповые накидки, побрякушки, фенечки и прочая дребедень? Неужто придется привыкать к твоим элегантным туалетам?
С братской фамильярностью Том дернул за серебряные бусы ручной работы, болтавшиеся у Джейн на шее – своими повадками он напоминал гориллу, подумывающую, не попробовать ли эти шарики на зуб. Ловкости в пальцах Тома было не больше, чем в связке бананов. Иногда меня гложут сомнения, все ли у него пальцы на месте.
– Отвали, балбес! – Джейни шлепнула его по руке. Том с обиженном видом отодвинулся. – Сэм, как насчет выпивки? У меня с собой отличное белое вино.
Таким деликатным способом Джейн давала понять, что предпочитает избегать пойла, хранящегося у меня под раковиной.
– Уже открыто.
Я протянула ей бокал и, вскрыв пакетик с фирменными чипсами, высыпала их прямо на стол.
Джейни с отвращением уставилась на горку.
– А миски у тебя что, нет?
– Вообще-то есть…
Джейни прекрасно поняла, что я имею в виду.
– Ладно-ладно. Не буду спрашивать, какую дрянь ты в ней разводила. Мм-м… – Она с наслаждением отхлебнула вина. – Очень недурно. Ну, Том. Как тебе Индия? Помимо дизентерии?
Том страдальчески глянул на нее:
– Ты не читала мою книгу? – спросил он скорбно.
Джейни виновато покосилась на меня.
– Ох, прости. Съемка в Уэльсе отнимала все мое время. Прости, пожалуйста. Сегодня же куплю. – Она запнулась. – А разве ты написал путевые заметки? Я думала, ты у нас по части поэзии.
– Стихи, стихи, – успокоила ее я.
