– Так вот, к его приезду все уже заглохнет. Судя по описанию, этот Лекс, как только смекнет, что с тобой ловить нечего, тут же увяжется за юбкой посговорчивей.
– Спасибо на добром слове, – пробормотала я.
– Да ты сама все на свете забудешь, как только там появится Хьюго. Успокойся, Сэм. Не стоит выеденного яйца.
– Если только она опять не нажрется и не решит провести апопЛЕКСическую ночь, – ехидно проворчал Том.
Я гневно глянула на него и холодно сказала:
– Дерьмовые у тебя каламбуры, и всегда были дерьмовыми – это уже не лечится. Ох уж эти мужики, – пожаловалась я Джейни. – Жить с ними нельзя, а убить можно, только если сильно повезет.
– Тебе видней, – парировал Том.
Джейн резко втянула в себя воздух. Замечание Тома запросто спровоцировало бы скандал, не предприми я в последний год титанические усилия, чтобы смириться со своим убийственным прошлым, буквально напичканным трупами.
– Ой, прости, Сэмми, – промямлил он. – Я чувствую себя большим куском живого дерьма.
– Служба контроля за метафорами подает сигнал, – язвительно откликнулась я. – В прошлый раз дерьмо было мертвым. Это намек, дорогой мой.
Джейни обняла меня за плечи.
– Ты искупишь свое прошлое через искусство, – сказала она почти всерьез. – Постарайся никого не убить в Нью-Йорке, ладно?
– Ничего не могу обещать, – ответила я, хватаясь за стакан и пронзая Тома свирепым взглядом. – Но постараюсь.
Глава третья
– Куда вам, леди? – сказал таксист, не оборачиваясь.
– Спринг-стрит. Галерея «Бергманн Ла Туш».
– Как скажете.
Таксист говорил таким скучающим тоном, словно я предложила почитать вслух избранные речи Джона Мейджора. И все же он мне понравился. Наконец-то легендарная нью-йоркская мизантропия! Я уже чувствовала себя как дома от чудесного сочетания злобного презрения и каскада оскорблений.
Машина дернулась в места, и моя голова с размаху треснулась о спинку. Раздался громкий голос:
– Мурр-мяу! Меня зовут Эрта Китт[5].
Я испуганно оглянулась, но в салоне никого не было. А водителя, судя по удостоверению на панели, определенно звали по-другому. Так что либо от удара в голове моей помутилось, либо…
– У киски девять жизней, мурр-мяу! Но у вас, дор-р-рогуша, к сожалению, только одна. А потому пристегните ремень безопасности. Желаю пр-р-риятно пр-р-ровести день!
Я послушно пристегнула ремень. Женщину-кошку положено слушаться.
Манхэттен выглядел неприглядно. Небоскребы, каждый из которых старался оттеснить соседа, не желали делиться местом под солнцем с жалкими людишками, мельтешившими внизу. В сравнении с серым бетоном даже стальные воды Ист-ривер выглядели дружелюбнее. Когда мы въехали на мост, мне показалось, что над нашими головами, словно предупреждая о чем-то, клацнула гигантская крепостная решетка. Нью-Йорку несомненно подошел бы какой-нибудь средневековый и безжалостный девиз. Не хватало лишь человечьих голов, насаженных на колья вдоль моста.
Мы промчались мимо припаркованного грузовика, который своими размерами напомнил кадр из «Терминатора» – начальный эпизод, где машины захватили власть. Из кабины выполз человек и с осторожностью скалолаза принялся спускаться по каким-то железякам, торчавшим из корпуса махины. Он выглядел таким крошечным и хрупким: недоделанная шутка природы, сожрать и выплюнуть которую такому чудовищу – пара пустяков. И легковушки здесь громадные, запросто можно спутать с грузовиками. Господи, откуда это? Может, люди в Америке настолько раздались вширь именно потому, что чувствуют себя карликами рядом со своим транспортом? Зато проблему ожирения можно решить здесь одним махом, запретив любые транспортные средства крупнее «жука».
Взвизгнув тормозами, мы затормозили в каком-то дюйме от другого такси. Я испытала благодарность к Эрте Китт – ее добрый совет помешал мне разбить лоб о перегородку. Нью-йоркские такси здесь такие массивные, что за их пуле – или даже бомбонепробиваемыми телами можно укрыться от любых бед. Но только не от таксистов. Мы сорвались с места, едва не свихнув себе шею и проскочили на красный свет (множественное число я употребляю в фигуральном смысле) исключительно для того, чтобы обогнать переднюю машину, обматерив ее напоследок. Не удивительно, что водила-сосед обиделся. На следующем светофоре он пристроился рядом и заорал:
– Пошел на хер! Пошел на хер!
– Сам пошел на хер! – харкнул в ответ мой водитель. Когда я говорю «харкнул», это уже надо понимать совсем не фигурально.
– Пошел на хер, козел! – охотно взвыл сосед.
Зажегся зеленый, и мы вновь ринулись вперед. Все это походило на мультяшную гонку. По счастью, из-за смены часовых поясов я слишком одурела, так что взирала на происходящее с вялым безразличием. Несусь себе на дикой скорости, за рулем – один чокнутый, на хвосте висит другой чокнутый. Мой таксист подбавил газу и разнообразил свой репертуар:
– Твою мать! Мать твою!
Он проорал это, перегнувшись к правому окошку, когда соперник поравнялся с нами. И сопроводил слова жестом, смысл которого понял бы даже заезжий марсианин.
– ААААААА! На хер пошел! Пошел на хер! – взвыли в соседней машине. – Пошел на хер!
– Где, вы сказали, на Спринг-стрит? – осведомился мой таксист, продолжая жечь об асфальт резину. Вполне любезный голос в сочетании с перекошенным от ярости лицом и выпученными глазами окончательно лишили меня присутствия духа.
Я пролепетала номер дома.
– Отлично, следующий квартал, – сказал он.
И тут соперник обогнал нас по встречной полосе. Наклонившись в нашу сторону и едва придерживая руль одной рукой, водитель окатил меня струей воды из пластиковой бутылки. Во всяком случае, я очень надеялась, что это вода.
Таксист дал по тормозам, машина мустангом подскочила, визжа шинами, подрезала другое такси и остановилась. Мой таксист вылетел наружу, кажется, даже не побеспокоившись открыть дверцу. Я покосилась на счетчик. Девять восемьдесят. Я бросила десятидолларовую бумажку на переднее сиденье и выскочила с другой стороны – на всякий случай. Мне не хотелось служить живым щитом.
– АААААА! ГОВНО СОБАЧЬЕ! Я ВЕСЬ МОКРЫЙ! – вопил таксист, пытаясь голыми руками оторвать дверцу соседней машины.
– Деньги на сиденье! – проорала я.
– Ладно, ладно, – рассеянно отозвался тот, подскочил к машине и достал что-то из-под сиденья. Обернувшись через плечо, он заорал: – А НУ ВЫЛАЗЬ, Я ТЕБЕ ЩАС ПОКАЖУ, КАК БРЫЗГАТЬСЯ, ГОВНА ШМАТ!
Быстро взглянув на номера домов, я поняла, что «Бергман Ла Туш» – всего в двух шагах. Не оглядываясь по сторонам, я легкой рысцой устремилась прочь от побоища. Вопли и гудки позади меня становились все громче. Судя по звуку, кто-то пытался раздолбать капот кувалдой.
Перед высокой, выкрашенной белым дверью галереи «Бергман Ла Туш» слонялся какой-то тип, похожий на татуированную с ног до головы гориллу-альбиноса. Все, никогда больше не смогу сравнивать нашего Тома с приматами. Ему далеко до этого экземпляра: низкий лоб и огромные болтающиеся лапы, причем костяшки пальцев едва не скребут землю. Тип был в фуфайке с длинными рукавами, заправленной в мешковатые рабочие штаны. Широченные штанины закручивались вокруг грубых башмаков, а ширинка
