ТЕКСТОЛОГИЯ ВСЕДОЗВОЛЕННОСТИ
При решении научной задачи исключена эта необъяснимая озлобленность, которой пронизана работа З. Бар-Селлы, который переходит пределы не только научной корректности, но и элементарных человеческих приличий. Даже «антишолоховеды» Макаровы указали своему коллеге на «недопустимый тон, который сколь невозможен и неприемлем в научном исследовании, столь же и опасен»22. Эту опасность Макаровы видят прежде всего в том, что «рядового читателя, воспитанного на “Тихом Доне”, любящего это произведение, его героев, взятый по отношению к Шолохову ернический тон не только оттолкнет от повествования, но и определит стойкое негативное отношение к любым другим попыткам разрешить проблему авторства»23.
Макаровы не понимают, что «опасность», о которой они пишут, прежде всего в том, что «антишолоховеды» глубоко оскорбляют тех, кто считает Шолохова великим национальным русским писателем, а «Тихий Дон» — национальным народным достоянием.
В мире сегодня в ходу термин «политкорректность». О какой «политкорректности» может идти речь, когда книгу о русском гении З. Бар-Селла, забыв о презумпции невиновности, называет «Текстология преступления». Отрывки из нее публикуются в разных периодических изданиях и пестрят перлами вроде обвинений Шолохова в «зверином невежестве»; без предъявления хоть сколько-нибудь серьезных доказательств, в ней делаются заявления: «пришло время назвать вора вором, а “Тихому Дону” вернуть имя настоящего автора»24, или же: «Только бесстыдство водит рукой подонка, вставляющего в блистательную прозу свой “идеологический” мусор...»25
Такого рода вседозволенность по отношению к великому русскому писателю свидетельствует, как правильно заметил Г. Хьетсо, только об одном: о полном бессилии аргументации «антишолоховедения» и о его поражении. И, конечно же, о крайне низкой культуре оппонента, позволяющего себе дискуссию на таком запредельном уровне.
Если Медведева-Томашевская, Р. Медведев, Солженицын выдвигали идею «соавторства» Крюкова и Шолохова в отношении «Тихого Дона» как гипотезу, которую, по собственному их признанию, они так и не смогли доказать, то для Бар-Селлы авторство В. Севского (Краснушкина) — непреложный факт. В своей аргументации он исходит все из того же гипотетического тезиса о мифическом «протографе», «прототексте» некоего «автора», который неумело «переписал» Шолохов. Только Бар-Селла считает таким «автором» «протографа» «Тихого Дона» не Крюкова, а Краснушкина.
В своей антишолоховской позиции он заходит настолько далеко, что вообще отрицает факт существования рукописей Шолохова. В статье «Рукописи не бомбят!» Бар-Селла в совершенно непозволительном, кощунственном тоне пишет о том, как был разбомблен дом Шолоховых в Вёшенской и во время бомбежки погибла мать М. А. Шолохова:
«Представьте себе на минуту — приезжает человек забирать мать, а тут бомбежка. Он в канаву — прыг. А как немец отбомбился, в машину — скок. Только его и видели. А тут же, на том же самом дворе, у сараев мамаша убитая, Анастасия Даниловна. А вроде как за мамашей приезживал...
Стоило Шолохову отъехать, — продолжает фантазировать Бар-Селла, — как на дом с мезонином и без хозяйки налетели соседи (сгорел дом позже), разнесли ящики (знал Шолохов свой народ, знал, что делал, когда посуду в землю зарывал), разбросали все бумаги... А в НКВД вскрыли несгораемый ящик и увидели, что за архив там лежит...»26.
В нравах желтой прессы Бар-Селла продолжает ёрничать:
«...В железный ящик (т. е. в сейф) Шолохов сложил не рукописи и не письма коллег по литературному цеху, а ценности нетленные — вовсе не бумажные (дензнаки уж больно сильно подешевели), но золото и бриллианты, этот ящик он и сдал на хранение в НКВД, чекистов об этом, естественно, в известность не поставив. После чего ценности эти были украдены, видимо, самими чекистами, заявившими, что ящик пропал в спешке и неразберихе срочной эвакуации. Шолохову оставалось скрежетать зубами. Но тогда Шолохов понял, что ему выпала редкая удача — разом покончить с неприятными вопросами относительно авторства “Тихого Дона”: все рукописи, все черновики, все подготовительные материалы погибли! А на нет и суда нет!»27.
Что касается хранящихся в Институте русской литературы (Пушкинском Доме) РАН рукописей частично третьей и четвертой книг «Тихого Дона», две страницы из которых были переданы Академией наук СССР в дар Нобелевскому комитету, то этот вопрос тель-авивский литературовед решил просто: это — «подложная рукопись. Когда она была изготовлена, Бог ведает»28.
Правда, в 1989 году, сообщает Бар-Селла, появилась информация, что Львом Колодным найдены «уже не огрызки рукописей III и IV книг романа, а полностью и целиком две первых... Туману он напустил вокруг своего открытия изрядно, но кое-что удалось выяснить в ходе личной беседы, состоявшейся года два назад в Иерусалиме. На вопрос, почему так тщательно скрывается место нахождения рукописи, Колодный ответил, что хранится она у одной старушки, а объявлять имя старушки он не хочет по причине понятной: убьют старушку, если узнают, и рукопись украдут»29.
Практически ничего не зная об этой рукописи (так же, впрочем, как и о шолоховской рукописи, хранящейся в Пушкинском Доме), Бар-Селла, ничтоже сумняшеся, заявил:
«Рукопись того, что известно как две первые книги романа, пока не опубликована. Сказано только, эта вторая исполнена рукой шолоховской супруги, Марии Петровны (
Но ясно уже сейчас: чья бы рука ни изготовила данную рукопись, доказать авторство Шолохова она не может. И вот почему: человек, переписавший от руки “Войну и мир”, — не Лев Толстой. Для того, чтобы стать Львом Толстым, нужно “Войну и мир” не переписать, а написать. А что касается рукописного “Тихого Дона”, то разве у кого-то возникала мысль, что Шолохов до того обнаглел, что поленился чужой роман собственной рукой переписать? Так прямо чужую рукопись со всеми ерами и ятями в редакцию принес?
Нет, претензии к Шолохову иные — и главная та, что он не только чужую рукопись перекатал, но и не понял того, что перекатывает. А он не понял...»30.
Исходные позиции Бар-Селлы настолько необъективны и предвзяты, а тон дискуссии настолько неуважителен, что возникает вопрос: стоит ли вступать в научный спор с таким оппонентом? Но, вполне возможно, именно на это — на нежелание опускаться до спора с ним — Бар-Селла и рассчитывает, дабы с помощью эпатажа сохранить, — как пишут Макаровы, — «монопольное положение среди исследователей шолоховской (антишолоховской. —
Л. Кацис значительную часть своей статьи «Шолохов и “Тихий Дон”: проблема авторства в современных исследованиях» посвящает именно З. Бар-Селле, которого защищает от критики Макаровых и соглашается с А. И. Солженицыным в том, что им проведен «очень убедительный текстологический анализ». Л. Кацис дает развернутую характеристику «принципов» этого «анализа»: «На основе анализа ошибок и несообразностей в “ТД” он показывает, что изготовители (или изготовитель) книги настолько боялись отказаться от самых малых кусков авторского текста, что использовали даже черновики, написанные скорописью. Использовали, не замечая, что те же события или сведения есть и в пространных вариантах. <...>
В своих работах израильский исследователь пытается также понять, какие свойства авторского почерка привели к ошибкам посмертных расшифровщиков»32.
Если такой «исследователь», как Бар-Селла, сумел занять «монопольное положение» в «антишолоховедении», значит, его кризис и в самом деле зашел очень далеко. Для более ясного представления о характере этого кризиса и постижения методики и методологии работы современных «антишолоховедов», степени доказательности их аргументации полезно — при всем неприятии тона статей Бар-Селлы — внимательно всмотреться в них.
Главное обвинение Шолохову Бар-Селла формулирует так: «...не может автор не понимать, что в его собственном романе делается. Не бывает таких авторов. А в “Тихом Доне” — это сплошь и рядом. Начинается, скажем, война. Хорошо. А потом еще раз, через 30 страниц. Она же. В том же месте, в тот же час, с теми же людьми.
Я, когда первый раз такое увидел, — глазам не поверил. И второй раз, в другом месте то же самое: об одном и том же, но дважды. В третий раз удивляться перестал — задумался. И понял: один кусок — это
