«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

на имя солдата 441-го Оршанского полка Николая Ухватова. Фамилия Ухватова появляется в романе один раз и очевидно, что эта фамилия вымышленная.

А теперь обратимся к рукописному наследию А. С. Серафимовича, частично опубликованному в книге «Исследования. Воспоминания. Материалы. Письма» (М.; Л., 1950), к тексту, опубликованному там под названием «Из цикла “Борьба”». Выясняется, прежде всего, что никакой «известной программы “Борьбы”» в природе не существует. Опубликованный в указанном сборнике материал под названием «Из цикла “Борьба”» «представляет собой, — сказано в преамбуле к публикации, — одну из многочисленных подготовительных заметок А. С. Серафимовича к “Железному потоку”, относящуюся, вероятнее всего, к 1921 году. Почти весь этот материал, подвергшись художественной обработке, вошел в повесть “Железный поток”»¹⁰⁷. И фабула, присутствующая в этой заметке, есть фабула не «Тихого Дона», а «Железного потока».

Особенностью этой заметки является то, что она в значительной степени является живой записью для памяти бесед Серафимовича с реальными участниками революционной борьбы и боев на Кубани. Одна из таких записей гласит:

«Объединяющим центром в Таманском отделе военн[ых] ячеек иногор[одних] была станица Старо- Величевская, — появился там моряк черном[орец] т. Рогачев (Кочергин или Ухватов) особенно революционн[ый] энтузиаст, выделяясь [нрзб] из других моряков-черном[орцев]»¹⁰⁸. Далее об этом моряке-черноморце т. Рогачеве имеется еще ряд записей, сопровождаемых фамилиями реальных людей, его боевых товарищей: Матвеева, Романенко, Колышко, Опцева и др. О самом Рогачеве в «Сборнике неопубликованных произведений и материалов» А. С. Серафимовича (М., 1958), в примечаниях к разделу «Железный поток» (ранняя редакция повести), сказано: «Рогачев, — в прошлом моряк, командир отряда, объединившего весной 1918 года несколько военных ячеек кубанских станиц (центр — станица Старо- Величковская)»¹⁰⁹. Совершенно очевидно, что упомянутые вслед за Рогачевым люди — Кочергин, Ухватов — такие же реальные лица, представляющие военные ячейки кубанских станиц, как и Рогачев.

«Ухватовский» факт служит доказательством только того, что фамилия Ухватов, как и фамилии Кочергин, Рогачев, была достаточно распространенной в казачестве, и Шолохов взял для конспирации Бунчука эту, встречающуюся в реальной жизни фамилию. Никаким доказательством того, что «Тихий Дон» написал Серафимович, а не Шолохов, фамилия Ухватова служить, конечно же, не может.

И — главное: сторонники той точки зрения, что «Тихий Дон» написал Серафимович, а не Шолохов, исходят из той заведомо ложной посылки, будто Серафимович был тайным контрреволюционером, который из трусости не хотел выявлять свою истинную суть и прикрылся именем начинающего писателя Шолохова, опубликовав под его фамилией сомнительный по идейным позициям роман «Тихий Дон». Полагать и утверждать подобное могут только люди, совершенно не знающие историю жизни, творчество и мировоззрение Серафимовича.

Как уже говорилось выше, Серафимович был связан с революционным движением с самых молодых лет, за что и пострадал в годы юности. Он боготворил Александра Ульянова: «Это был прекрасный юноша, с кудрявыми, черными как смоль волосами, с жгучими южными глазами. И это был удивительного блеска оратор, поразительной силы, страстный и давящий противника аргументацией, насмешкой, огромной начитанностью»¹¹⁰, так характеризовал он старшего брата Ленина. Казнь Александра Ульянова потрясла Серафимовича настолько, что он написал воззвание, протестующее против этой акции, за что и оказался в ссылке.

«В ссылке он сознал себя борцом и нашел себя как художник-писатель трудящихся, и всю свою долгую жизнь он твердо стоял на позиции революционного пролетариата, никогда не отступал в сторону»¹¹¹, — так характеризовал политические позиции Серафимовича его сын И. А. Попов в своих воспоминаниях «О писателе-отце», и эти слова не были пустой фразой: именно таким, как говорили в ту пору, несгибаемым большевиком, Серафимович и прожил свою долгую жизнь.

Эту убежденность питали и обстоятельства личного характера: близкая дружба Серафимовича с Марией Ильиничной Ульяновой, сестрой А. И. Ульянова и В. Ленина, завязавшаяся еще в годы империалистической войны, когда он, вместе с М. И. Ульяновой, служил в санитарном поезде в Галиции, о чем уже шла речь выше. В личной жизни Серафимович был человеком-бессребреником: «Ему были глубоко чужды и ненавистны собственнические инстинкты, — пишет его сын, — лично у отца вопрос о приобретении собственности был твердо решен на всю жизнь»¹¹². Серафимович мужественно прошел всю Гражданскую войну и из-за Троцкого потерял сына на этой войне.

Роль низкого человека из подполья, живущего с кукишем в кармане, разработавшего и осуществившего хитроумную, лицемерную комбинацию, — с потаенным изданием «контрреволюционного» «Тихого Дона», заблаговременно подготовив для этой цели легальное прикрытие в лице казачка Шолохова, — это не о нем.

Анализируемый нами текст М. Аникина является его послесловием к этюду М. А. Марусенко «Темные воды “Тихого Дона” (еще раз об авторстве романа)», являющемуся очередной попыткой отказать Шолохову в авторстве романа «Тихий Дон», — на это раз с помощью математики. Не будучи математиком, я затрудняюсь дать анализ тех таблиц на десятки страниц, которые приводит М. А. Марусенко, и исхожу лишь из его исходного, основополагающего тезиса, который продекларирован им в предисловии к его работе: «Статистико-вероятностные методы анализа языка и стиля, составляющие центральную часть процедуры атрибуции, не обладают самостоятельной эвристической силой и используются только для проверки исходной литературно-критической гипотезы. Соответственно, содержательность результатов обуславливается обоснованностью исходной гипотезы»¹¹³.

Но поскольку сама исходная гипотеза о том, что Шолохов всего лишь замаскированный А. С. Серафимович, абсурдна, весь немалый труд М. А. Марусенко и его помощников по кафедре математической лингвистики Санкт-Петербургского университета, на наш взгляд, затрачен впустую.

Только люди, начисто лишенные языкового слуха, могут утверждать, что «Тихий Дон» написал автор «Железного потока». Но электронная машина, соответственно «заряженная» математико-лингвистами под эту гипотезу, подсказала, будто «Тихий Дон» написан «бригадой» авторов, куда, помимо Серафимовича-«коренника», входит и сам Шолохов, а также Ф. Крюков и С. Голоушев (!)¹¹⁴. Именно этот вывод математических лингвистов и комментирует в своем послесловии к их работе М. Аникин.

Полагаю, что на эти лингвистико-математические упражнения в отношении авторства «Тихого Дона» можно в полной мере распространять заключение заведующего некрасовской группой Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН, доктора филологических наук Б. В. Мельгунова, который атрибуцию петербургскими математическими лингвистами текста романов «Три страны света» и «Мертвое озеро» оценил так: выводы математико-лингвистов «не имеют никакого отношения к действительности и противоречат здравому смыслу». Именно так!

Серафимович всю жизнь гордился тем, что он «открыл» Шолохова. Вот как описывает А. А. Караваева непосредственную реакцию Серафимовича на это свое «открытие» после визита Шолохова к главному редактору «Октября» в 1928 году: «Глаза его сияли молодой, восторженной задумчивостью, которая, конечно, не сейчас возникнув, еще не оставила его.

— А я, знаете, зачитался... — объяснил он, подсаживаясь к столу. — Михаилом Шолоховым зачитался!.. Как здорово это получилось, что мы его напечатали, открыли год его “Тихим Доном”! Ох, даже подумать страшно, что такое эпохальное произведение могло бы залежаться где- то в тени, когда народ ждет именно такой эпопеи!.. Талантище-то... а?.. Донская станица, казачьи курени и базы, деревенские улицы... а сквозь все это видишь всю Россию! И люди, все эти старики, старухи, парни, молодицы... кажется, вот будто с самого детства их навидался, и все в них тебе знакомо... а вот поди ж ты — какое волшебство: сколько же нового, изумительного... и даже исторического открылось тебе в этих людях!.. И опять же, как бы сквозь этих людей видишь бытие всего народа...»¹¹⁵.

«АНТИШОЛОХОВЕД» ИЗ ВЁШЕК