Из переписки П. Кудинова с Набойщиковым выясняется, что Прийма был первым и единственным литератором, в России ли, в эмиграции, кто за все годы жизни Кудинова обратился к нему с вопросом о Вёшенском восстании. И это еще один аргумент в споре об авторстве «Тихого Дона». Если бы авторство романа принадлежало представителю белого движения, этот писатель никак бы не мог обойти оставшегося в живых и находившегося в эмиграции руководителя восстания, не обратиться к нему с вопросами — устно или письменно. Но за все десятилетия ни к Кудинову, ни к другим донским казакам-эмигрантам, так же, впрочем, как и к жителям Вёшенской и шире — всего Верхнего Дона, никакой заинтересованности ни с чьей стороны, кроме Шолохова, проявлено не было.
Вот почему так тронуло поначалу Кудинова обращение Приймы. В ответ на просьбы выслать материалы, посвященные Верхнедонскому восстанию, он отвечал Набойщикову: «Материал — это Кудинов, исторические материалы во мне. И материал — я, пока жив», — имея в виду, что его память — лучший источник по истории восстания верхнедонцов. Вне всякого сомнения, если бы, к примеру, тот же есаул Родионов, живший в 20-е годы в Берлине, имел хоть какое-нибудь отношение к написанию романа, он не мог обойти вниманием Павла Кудинова, являвшегося кладезем информации. Тем более что и искать его было не надо: он был широко известен. Однако только после статьи К. Приймы, опубликованной в болгарской печати, начал проявляться скромный интерес к Кудинову. Он пишет Набойщикову о некоем журналисте, — «болгарин молодой — лет 25», — который побывал у него и, «желая написать обо мне статью, попросил у меня снимку». Кудинов доверился ему «и дал ему фото» в форме военных времен. Написал ряд писем с просьбой вернуть, но вот прошло уже пять месяцев — «тот жулик молчит и молчит».
После публикации статьи Приймы в «Литературной газете» Кудинов безуспешно пытался привлечь внимание к Верхнедонскому восстанию и даже сам предложил прислать в редакцию «Литературной газеты» «имеющийся материал» о восстании Верхнего Дона. В свойственной ему манере он рассказывает Набойщикову, что «директор “Литературной газеты” схватился за этот случай: прислать ему для рассмотрения какими-то большими советскими верблюдами. И тем дело кончилось». Ответа из газеты не последовало.
Павел Кудинов понимал историческое значение уникальной информации, своих знаний о судьбах донского казачества в эпоху революции и Гражданской войны, основанных на личном опыте, и стремился передать их в Россию. Тем более, что опубликованный в Праге в 1931—1932 году его «исторический очерк» в 50-е годы все еще был неизвестен в его родной стране. Ему казалось, что со смертью Сталина и начавшейся «оттепелью» пришло, наконец, время, когда он сможет рассказать русским людям всю правду о самом главном событии в его жизни — восстании верхнедонцов — и о том, как оно изображено в «Тихом Доне».
Вот почему для Павла Назаровича Кудинова был праздником тот телефонный звонок из Ростова-на- Дону К. И. Приймы, как и его статья — первое доброжелательное слово правды о нем, напечатанное в родной стране, — если бы не досадная ошибка с «княгиней Севской», которую он счел «провокацией». Столь болезненная реакция Кудинова на эту ошибку объясняется, видимо, тем, что, напуганный горьким опытом жизни, он боялся, что Пелагею Ивановну, якобы скрывавшую свое княжеское происхождение, и к тому же — жену бывшего белогвардейского офицера, только что вернувшегося из советских лагерей, в социалистической Болгарии уволят с работы и они останутся без куска хлеба.
Кудинов так описывал новое свое несчастие в письме Набойщикову: «Моя супруга — дочь простого казака-работника, окончившая 8 классов гимназии на Дону, а в Болгарии, выдержав государственный экзамен и получив государственный Диплом, приобрела высшее образование, и, как лучшая в Болгарии учителька по русскому языку, вот уже 18 лет преподает русский язык в гимназии. А Прийма провоцировал в той статье, которую Вы имеете, что она княгиня Севская
Опасения Павла Кудинова были небезосновательны. Переписка Приймы с белоэмигрантом, бывшим руководителем Верхнедонского восстания П. Н. Кудиновым и после XX съезда партии, в пору либеральной «оттепели», находилась под присмотром как советских, так и болгарских спецслужб. И, как выяснилось из беседы Набойщикова с одним из офицеров наших спецслужб, «болгарские товарищи не хотят доверять жене белогвардейца преподавание русского языка». Под ударом оказался и сам Набойщиков. Его переписка с белогвардейцем Кудиновым, как он считает, также не прошла незамеченной для наших органов. Почувствовав опасность, он прервал переписку с Кудиновым, так и не получив от него обещанных материалов по Верхнедонскому восстанию.
История эта свидетельствует, насколько горючей и горячей была заложенная М. А. Шолоховым документальная основа «Тихого Дона», если и сорок лет спустя, в начале 60-х годов, она обжигала тех, кто неаккуратно соприкасался с нею.
Но что же Кудинов предполагал передать Набойщикову в ответ на его вопросы о Верхнедонском восстании? Он хотел сказать «правду» об этом событии, равно как и обо всей своей жизни, передать написанную им «личную автобиографию в совокупности с повестью о моей молодости
Кудинов сообщал Набойщикову, что у него сохранились оперативные сводки и другие документы, посвященные Верхнедонскому восстанию. Прежде всего — «две карты (скици), обнимающие четырехстакилометровой цепью, в кольце которой донские казаки вели шесть месяцев оборонительную конную и пешую борьбу против во много раз превосходившей Красной Армии». Кудинов упорно говорит не о трех, а о шести месяцах, имея в виду, видимо, бои верхнедонцов с Красной армией после их соединения с Донской армией. Кудинов дает описание цветных, как он пишет, карт: «Изображенные цветными линиями- красками там, где кровь казачья лилась рекой, за свой край свободный, вольный и родной <...> На картах отмечены силы противников разных племен и языков для подавления восставшей армии. В советской действующей армии отмечены дивизии, полки, бригады и т. д.
«Скици, — пишет П. Кудинов, — мне хотелось бы сделать художественно, чтобы карта была бы красива, чиста, отчетлива, приятна для читателей». Он предполагал, как только у него будут деньги, пригласить художника, чтобы с помощью красок и туши сделать цветные копии этих карт. Кроме того, Кудинов располагал, как он пишет, «объемистым материалом оперативной сводки, которая в “Тихом Доне” отсутствует».
Наконец, Павел Кудинов давал понять Набойщикову, что он хотел бы передать в СССР свой исторический очерк «Восстание верхнедонцов в 1919 году», но, понимая, что передача опубликованного в белогвардейском журнале очерка может быть признана противозаконной, он сообщает об этом своем желании зашифрованно. По поводу «пяти вопросов» о Верхнедонском восстании, которые задавал ему Набойщиков, Кудинов отвечает так: «Если бы удалось подыскать возможность имеющийся у меня материал придать народной гласности, то пять вопросов сами по себе отпадают, а типографски отпечатанный и корректированный корректорами готовый материал сам ответит всякому, интересующемуся содержанием. Да, я помню наизусть содержание, но зачем мне губить зря время».
Кудинов послал Набойщикову свою фотографию и готов был, преодолев предубеждение в отношении журналистов и политические опасения («
В какой-то степени это пожелание Кудинова было осуществлено, когда в журнале «Отчизна» (1991.
