тщетными. «Деревенская школа будущего» так и осталась мечтой. Однако, несмотря на первую неудачу, Гиммлер не отступился от своей утопии. Сын учителя обнаружил в себе педагогические наклонности, считая, что рожден великим воспитателем, способным найти практическое применение своей идее.
Поучая окружающих его людей, Гиммлер любил пофилософствовать, как бы поступили предки в том или ином случае. Для этого у него всегда был наготове какой-нибудь подходящий пример из истории, способный «освежить» в памяти современников прошлое и стать для них уроком на будущее. Даже в годы войны, по словам его самого близкого друга д-ра Керстена, Гиммлер мечтал о мирном времени, когда снова можно будет «воспитывать и еще раз воспитывать». Лейб-врач вполне серьезно полагал что, согласно своей натуре, Гиммлер с большим удовольствием предпочел бы перевоспитывать восточные народы, чем их истреблять.
Из неудавшейся аферы с «деревенской школой» прагматик Гиммлер все же извлек пользу. Он, наконец, познакомился с истинным положением немецкого крестьянства, однако сделал из увиденного весьма своеобразные выводы, свойственные утописту и сектанту.
Крестьянский мистик Гиммлер не разглядел тяжелейшего кризиса, настигшего германское сельское хозяйство еще в конце правления Бисмарка. Не осознал он и основных его причин, выход из которого лежал в настоятельной необходимости рационализации сельскохозяйственного производства, в уничтожении нежизнеспособных мелких крестьянских хозяйств. Гиммлер все понял по-своему. Обнаружил он и виновника всех бед милых его сердцу немецких крестьян — «мировое еврейство». «Главным врагом крестьянства, — писал он в 1924 году, — является международный еврейский капитал, натравляющий жителей городов на сельского труженика». А происходило все это, по его мнению, следующим образом: «С помощью спекуляций и игры на бирже еврейский капитал добивается уменьшения цены производителя и увеличения потребительской цены. Сельский производитель должен меньше зарабатывать, а горожанин при этом больше платить. Полученную прибыль заглатывает еврейство и его приспешники».
Если до «пивного путча» 1923 года евреи в дневниковых записях Гиммлера еще носили какие-то индивидуальные черты, то теперь они превратились в некую общую массу. Каждый неариец стал для Гиммлера лазутчиком всемирного еврейского заговора. Наконец-то он нашел своего врага.
В той же дневниковой записи обнаруживается и другой «смертельный враг», без которого рейхсфюрер СС больше не мог обойтись, — славяне.
«Только в борьбе со славянством, — писал Гиммлер, — немецкое крестьянство проявит себя и окрепнет, так как будущее — за германским Востоком… Именно на Востоке находятся гигантские территории, приспособленные для сельского хозяйства. Они должны быть заселены потомками наших крестьян, чтобы прекратилась практика, при которой второй и третий сыновья немецкого крестьянина вынуждены переселяться в города для поиска заработка. Только переселение на Восток сможет способствовать тому, чтобы крестьянское население стало, как прежде, играть ведущую роль в Германии». Переселение, согласно Гиммлеру, это проявление немецкого национального духа: «Увеличение численности крестьянского населения одновременно способствует пресечению нашествия рабочих масс с Востока. Как и 600 лет назад, немецкий крестьянин должен чувствовать себя призванным бороться против славянства за обладание и увеличение территории святой матери-земли».
Таким образом, уже в 1924 году Генрих Гиммлер сформулировал два ключевых пункта программы будущих идей СС, определявших антисемитскую и антиславянскую политику третьего рейха.
Борьба со славянским «недочеловеком» и «всемирным еврейством» превратилась в идефикс молодого Гиммлера. Пока ее еще не подкрепляли фанатизм и псевдорелигиозная одержимость, однако процесс становления мировоззрения Гиммлера начался.
НСДАП в тот период не стала еще организацией, способной воплотить в жизнь «крестьянско- народническую политику» Гиммлера, и тогда он примкнул к группе, серьезно воспринявшей его лозунг «Назад к земле!», к ордену артаманов[65]. Артаманы принадлежали к народническому крылу немецкого молодежного движения, являлись идеалистами, поставившими своей целью создать «новую жизнь на собственном клочке земли». Большинство из них к НСДАП не принадлежало.
В 1924 году первая группа артаманов отправилась в Саксонию, чтобы воплотить свои экономические и политические идеи в жизнь (Возможно, хозяйство Гиммлера в Нижней Баварии тоже должно было служить целям этого ордена.) Две тысячи человек разъехались по крестьянским хозяйствам Восточной Германии, где стали готовиться к отражению «нашествия славян».
Вскоре Гиммлеру удалось пробиться в первые ряды «воинствующих народников». Он был избран гауфюрером Баварии, поддерживал контакты с артаманами по всей стране, в том числе и с бранденбургским фюрером этого ордена Рудольфом Хёссом[66], ставшим в будущем комендантом лагеря смерти Освенцим и одним из самых жутких сподвижников рейхсфюрера СС.
Среди артаманов гауфюрер встретил человека, которому было суждено перевести народнические предрассудки Гиммлера на идеологические рельсы собственной, расовой теории, утверждавшей превосходство нордической расы. Этим человеком стал Рихард Вальтер Дарре[67], аргентинский немец, выпускник Королевского колледжа в британском Уимблдоне, бывший чиновник прусского министерства сельского хозяйства и будущий эксперт по аграрным вопросам нацистской партии. Он-то и стал идеологическим наставником Гиммлера. Дарре внушил ему то, что проповедовал на протяжении ряда лет: проблема сельского хозяйства — не экономическая, это, прежде всего, — «проблема крови». Крестьянство, согласно одной из поздних публикации Дарре, «всегда составляло глубинную основу крови народа», и, следовательно, задача государства состоит в том, чтобы всемерно содействовать распространению крестьянской крови — путем расселения на новых территориях, повышения рождаемости, сокращения переселения в города. «Необходимо как можно быстрее неразрывно соединить лучшую кровь нашего народа с землей», — призывал Дарре. Самым подходящим резервуаром «лучшей крови» он считал некое легендарное существо, уже поселившееся в горячих головах народнической молодежи, — нордическую расу. Именно «носители нордической крови», доказывал идеолог, создали все ценности мира: «Мы знаем, что почти все великие империи и все величайшие культуры всемирной истории создавались и развивались людьми, в жилах которых текла нордическая кровь. Мы также помним, что эти великие империи и культуры оказались разрушенными вследствие того, что их основатели не сохранили чистоту своей крови».
Для современников это означало вытеснение всех чуждых нордическому мифу идеологических идей, уничтожение всех сил, придерживавшихся интернационалистских и гуманистических убеждений, начиная с масонства (раздутого нацистской пропагандой до размеров управляющей миром суперсилы) и кончая проповедующим человеческое братство и терпимость христианством. Потрясенный Гиммлер увидел очертания нового для него мира, о возможности существования которого он раньше лишь смутно догадывался. «Оракул крови и земли» просветил его, и, возможно, именно тогда Гиммлеру привиделась расовая элита будущего — правители будущих германцев, рыцари ордена СС.
Артаманы растворились в потоке истории, их идеализм не выдержал столкновения с эгоизмом крупных помещиков и владельцев земли, накрепко связанных с городами, однако Гиммлер никогда не забывал, чем он обязан брату-артаману Дарре. В недалеком будущем он заберет его в СС, где назначит руководителем главного управления СС по вопросам расы и переселения.
Гиммлер стал проповедовать миф «крови и земли» в подчиненных ему эсэсовских формированиях Нижней Баварии. Тогда-то вожди партии и заметили «теоретика крестьянского вопроса». У Гиммлера появился шанс встать во главе всех охранных отрядов, однако он еще не решил для себя, принадлежит ли его будущее «земле» или «черному ордену», так как в это время у него появился партнер для переселения в деревню.
Как-то в 1926 году, спасаясь от ливня, он забежал в холл небольшой гостиницы в Бад-Райхенхалле. Там, столкнувшись с какой-то дамой, галантный Генрих настолько энергично приподнял свою насквозь промокшую охотничью шляпу в знак приветствия, что обрызгал женщину с головы до ног. Когда он смущенно поднял глаза, чтобы извиниться, то увидел германскую богиню своих грез: белокурое голубоглазое создание с фигурой Валькирии. Это была Маргарита Боден — дочь помещика из западнопрусского местечка Гончерцево. В годы Первой мировой войны она служила сестрой милосердия, позже переселилась в Берлин, где после неудачного брака на деньги отца основала небольшую частную клинику. Девственный нацистский пропагандист ушел с головой в омут любви с первого взгляда. Однако у
