— Держу пари, что кусаетесь, — осмелилась она возразить.
— Ты смелая девушка, Лиззи, раз я тебе нравлюсь.
Она подмигнула парню:
— У меня крепкий желудок.
Тут он засмеялся, закинув голову назад, так что на шее проступили жилы, подобные корабельным канатам.
Когда борода укоротилась до полудюйма, Шон намылился и побрился. Глаза Лиззи одобрительно расширились. Незнакомец удивительно преобразился. Его лицо оказалось таким худым, что скулы выступили, словно острие сабли. Темные глаза горели от усердия. Он был настоящим мужчиной, и у нее громко застучало сердце. Просто воплощение Сатаны.
Шон О'Тул выбрался из грязной воды и обернул полотенце вокруг чресел.
— Позовешь подручного, чтобы он приготовил еще ванну?
Когда парень принес горячую воду, он дал ему денег и проследил за тем, как тот ушел. Тогда Шон взял ладонь Лиззи и вложил золотой соверен.
— Спасибо тебе.
Шон снял полотенце, вошел в чистую воду и опустился в нее. Ощущение было таким приятным, что он вздрогнул. Он взглянул на Лиззи, томно смотревшую на него:
— Присоединишься ко мне?
— Господи, я думала, вы уж и не попросите, милорд!
Пока он спал, взошло солнце. Лиззи неохотно вылезла из кровати, оделась и бросила восхищенный взгляд на спящего.
— Да уж, этот ирландец может кое-чему научить англичан, — вздохнула служанка.
Шон О'Тул спал сном праведника. Когда он проснулся, близился вечер и его выстиранная одежда лежала рядом с постелью.
— Лиззи, ты слишком добра. Пусть тебе будет хорошо в этом проклятом мире!
Шон оделся и закутался в плащ, чтобы скрыть поношенную одежду. Он осторожно завернул отрезанный большой палец в полотенце и взял сверток под мышку, а потом спустился в зал, чтобы утолить голод тарелкой тушеной баранины с ячменем, хрустящим хлебом и ланкаширским сыром. Он не помнил, чтобы ел что-то такое же божественное.
Лиззи сияла улыбкой и, к удивлению Шона, даже пару раз покраснела.
— Теперь вы уедете? — спросила она, надеясь, что он останется еще.
— Да, Лиззи. Но я никогда тебя не забуду.
Прежде чем уйти, Шон дал ей еще денег на прощание.
— С Богом, — искренне пожелала она.
О'Тул уставился на нее. Неужели девица на самом деле верит, что Бог существует?
Он отправился к портным на Корк-стрит — «Мужское платье. Мейер, Швейцер и Дэвидсон». Когда он зашел в магазин и хозяева вопросительно посмотрели на него, Шон сразу же достал золото. Все сразу засуетились и изо всех сил старались услужить. Он оплатил весь комплект готовой одежды, включая чулки и туфли. Он сразу же переоделся во все новое, разрешив распорядиться своей старой одеждой по их усмотрению. Потом он заказал еще два комплекта, на день и для вечера. О'Тул все оплатил и сказал портному, что заказ должен быть готов к завтрашнему вечеру.
Когда он вышел на улицу, сгустилась ночь, и Шон не смог устоять перед ночным Лондоном. Он брел по улицам, знакомился с древним городом и наслаждался вновь обретенной свободой. Дойдя до Стрэнда, Шон вошел в отель «Савой» и снял номер. Посмотрев портье прямо в глаза, он объявил:
— Мой багаж прибудет только завтра. Я хочу, чтобы белье и полотенца меняли дважды в день. Будьте так любезны сообщить мне адрес и фамилию лучшего в Лондоне перчаточника и пришлите бутылку самого хорошего ирландского виски.
Шон Фитцжеральд О'Тул стоял перед зеркалом в своей комнате. Почти пять лет молодой ирландец не видел своего отражения. Он бесстрастно взирал на мужчину, смотревшего на него. Его юность ушла. Исчезла и округлость тела. Остались только кости и мускулы. Лицо стало совсем кельтским — смуглое, худое и опасное. Они превратили его в принца преисподней!
Часы пробили полночь. Шон запер дверь номера, прошел вниз по Стрэнду и отправился на Портмен- сквер.
Глава 12
Когда Джон Монтегью выбрался из оков сна, он сразу понял, что что-то не так. А когда почувствовал холодное лезвие ножа между ног, его ощущение переросло в уверенность.
Парень не осмеливался двигаться и даже дышать, опасаясь, что острие пронзит ему мошонку.
— Джонни-паренек, ты меня помнишь?
Он тут же вспомнил этот глубокий голос с ирландским акцентом, как будто слышал его вчера.
— Шон… Шон О'Тул. Господи, неужели снова ночной кошмар? — прошептал Джон Монтегью.
— Давай назовем это ожившим кошмаром, Джонни.
— Чего ты хочешь?
— Подумай хорошенько. Я уверен, что через минуту ты догадаешься.
Тишину нарушало только тяжелое дыхание Джонни. Наконец он заговорил:
— Ты хочешь отомстить.
— Ты умный малый, Джонни.
— Шон, мне очень жаль. В ту ночь я вел себя как последний трус. Я очень боялся отца и не осмелился противоречить ему. Я клянусь тебе, что не знаю, кто именно зарезал Джозефа, но это сделал либо мой отец, либо Джек Реймонд.
Темнота и молчание встретили его слова, поэтому он заторопился, заполняя пустоту:
— С тех пор я каждый день сожалею о том, что промолчал.
— Своим молчанием ты предал меня, но это был последний раз, когда кто-то меня предал и не заплатил за это.
— Я клянусь, что, если бы пришлось все начать сначала, я встал бы рядом с тобой и сказал бы правду!
— Я благодарю дьявола, что нам не придется все пережить заново, Джонни, потому что Джозефу не понравилось бы умирать во второй раз, а мне уж это точно не доставило бы удовольствия еще пять лет провести в плавучей тюрьме.
— Прости меня, Шон. Ты не представляешь, как я тобой восхищался, как поклонялся тебе и как ненавидел себя за то, что сделал!
— Если ты еще раз попадешься на моем пути, то потеряешь не только большие пальцы на руках, но и останешься без своего петуха и яиц, когда я с тобой покончу.
Теперь Джона Монтегью трясло так, что он мог сам себя изувечить.
— Смотри, не обмочись, Джонни, — заметил Шон, убирая нож у него из промежности. — Сегодня я не стану этого делать.
Монтегью-младший шумно вздохнул, совсем в этом не уверенный.
Шон О'Тул чиркнул серной спичкой и зажег свечи у кровати Джонни.
Тот смотрел на незваного гостя широко открытыми глазами. Его кумир разительно изменился. Прежними остались только голос да стальные глаза, горящие серебряным пламенем.
— Ты пришел не затем, чтобы убить меня? — спросил Джон.
— Я не хочу убивать тебя, я хочу, чтобы ты принадлежал мне душой и телом, Джонни Монтегью.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал? Только скажи, и я исполню. — Он сел на край кровати, а его собеседник устроился на стуле лицом к нему.
— Ты служишь в Адмиралтействе. Я хочу, чтобы ты достал записи обо мне и уничтожил их. Все должно выглядеть так, словно имя Шона Фитцжеральда О'Тула никогда там не фигурировало. Нужно уничтожить все бумаги о моем аресте и обвинении. Если это не будет выполнено, мы с моим ножом вернемся.
— Все будет сделано, как ты говоришь. Они не смогут больше арестовать тебя, потому что не останется никаких следов твоего мнимого преступления или вынесенного приговора.
Губы Шона изогнулись в полуулыбке. Он закинул ноги на кровать Джонни, а руки — за голову.
