де Лузиньян? Неужели христиане являются двоеженцами?
Он не ответил: это не самое сложное препятствие в той сложной ситуации, из которой он старался выпутаться.
Шло время: водяные часы были наполовину пусты. В раскаленной дымке над горизонтом поднимался медный диск солнца; со временных алтарей неслись причитания, а толпы самобичующихся в капюшонах двигались через Город. Благородные девицы и придворные фрейлины, пронзительно голося, били себя в грудь. Высокие, как столбы, свечи оплывали на папертях, на них еще видны были следы крови, пролитой во время ночной резни. Везде только горе, прах и смерть.
— Я голодна, — сказала Эсклармонда и с завистью посмотрела на головешки в очаге.
Жильбер объяснил ей, что она не может больше, следуя нормам приличия, питаться смолой, и принес ей пирожные, печенье и легкую закуску из мяса крупной дичи, которые приготовляли в соседних комнатах. Крепкое и густое кармельское вино высокого качества пахло глиной; Дест сделал несколько глотков, стремясь погасить внутренний жар. Он смотрел, как Саламандра поглощала все, и находил восхитительным ее аппетит, который он презирал бы, будь это другая женщина. Она поела и быстро заснула. Уткнувшаяся в свой локоть, она была похожа сейчас на ребенка со своим слегка приоткрытым, как бутон розы, ртом. Жильбер накрыл ее расшитым золотом покрывалом.
«Остановись, — говорил он себе, — ты цивилизованный человек, а это всего лишь маленькая девочка. Если я возьму ее на руки, все погибнет. Я люблю ее… Я никогда не смогу полюбить другую…»
Мысли астронавта путались, он чувствовал истому и жар, как жертва, которая весело поднимается на костер, а между тем в ясном уголке его разума кричал другой голос. Он предупреждал его об ужасной опасности и о самой страстной из смертных женщин.
К несчастью, рядом со сверхъестественным существом его силы таяли. Он поцеловал видневшуюся из- под платья голую ножку, и аромат амбры и сандала заполнил его легкие.
Тем же вечером, знойным и тихим вечером, какой в этих местах не редкость, когда сумерки еще не сгустились, Сафарус на муле бежал из Сиона.
Пустыня была окрашена в золотые, оранжевые и пурпурные тона; на западе изумрудное озеро занимало весь горизонт, свинцовые тучи висели над Городом. Ученый держал путь к пещере Маспела, где рядом со своим супругом покоилась Сара. Он дрожал, хотя воздух был знойным, горячим. В наполненном тревогой сердце его, которое пронзала мысль о смерти, лежала печаль. Несколько прокаженных с белым налетом на лице, с кровоточащими глазами, появились внезапно из гробниц, где они лежали, и стали целовать его следы. Он бросил им мелкую монету и подумал: «Этим нечего терять в своем падении. Но они счастливее, чем я: они не знают…»
Чтобы перевести дух, он остановился в оазисе, водный источник которого защищали только три пальмы. Небо представляло собой магму из расплавленного золота. На песке видны были следы ходивших к водопою львов.
На дороге возникла тень.
Человек не хотел спускаться с холма, откуда его острый глаз как любовницу видел Сион или добычу. Негр-раб присматривал за конем, повелитель же был укутан в джеллабу черного цвета. На его золотистого цвета лице с орлиным носом лежала печать абсолютного спокойствия. Его узкие зрачки, охваченные тенью, как зрачки хищных птиц, уставились на Сафаруса, который пал ниц. В это время огромное красное солнце закатилось, и сразу наступила ночь.
— Возвращайся в Солам, — сказал незнакомец. Так называли Иерушалаим сторонники Терваганта.
— Господин атабек! — зарыдал еврей. — Вы не можете не знать: этот город проклят! Безумие охватило христиан; все мои близкие вырезаны.
— Аллах велик! Некоторые всегда выживают.
— Даже мой дом в Силоаме представляет собой лишь пепел. У меня нет больше ни крыши над головой, ни камня, на который я мог бы положить голову.
— Кажется, это произошло не в первый раз?
— Нет, — сказал Агасверус, — нет, на этот раз было хуже всего! Огненный Бич неистовствует… ужасный конец уготован этому городу и королевству…
— Знаю, — сказал Абд-эль-Малек. И, помолчав немного, добавил: — Этот джин, которого ты вызвал, не правда ли, похож на красный огонь, пожирающий плоть и прижигающий язвы?
— Этот джин?
— Ты вызвал его. В древности тоже вызывали джинов из герметично закрытого кувшина или лампы при помощи заклинаний. Мои люди видели: христианин-принц, который тебя спас, нес у себя под плащом монстра с соблазнительным личиком. Мудрец Суфи Фирдуози узнал Лилиту-демона в женском обличье. Девушка она или дьявол, она нужна мне.
— Господин! — кричал Сафарус, катаясь по песку. — У меня короткие руки; я один, а без меня евреи не смогут даже выполнить свои обязательства во время войны!
— Неважно. Я хочу эту девушку.
— Но принц Триполи похитил ее у меня!
Араб пожал плечами:
— Послушай! От тебя не требуется ничего другого. Через три полнолуния я буду с войском на берегу реки Иордан. Возвращайся в Солам. Продайся своему прежнему повелителю. Купи девчонку у ее сторожей, я заплачу. Или убей. По истечении этого срока знамена Терваганта будут развеваться в пустыне, и отступники в Соламе смогут отдать Богу свои души. Я все сказал.
— Но зачем, господин? Зачем?
Абд-эль-Малек бросил:
— Только она могла бы излечить простуду халифа.
Возвратившись к воротам Баб-эль-Асбата, Сафарус толкнул нечаянно маленького писца, одетого в серую холщовую одежду, который нес тыкву и ракушки. Нисколько не удивленный таким оскорблением паломник поднялся с пыльной дороги и продолжил свой путь к башне Храма.
Это величественное здание возвышалось на Сионском холме. В этих стенах, обслуживаемый герольдами в белых далматиках, охраняемый рыцарями и кнехтами, в ослепительной роскоши, которая не очень-то подобает монаху, жил третий по рангу и самый страшный сановник Святого Восточного королевства: Гуго Монферратский — Великий Магистр Ордена Храма. Его также называли «молотом сарацинов» за то, писали хроники, что он измельчал золото и рубил дамасскую сталь, чтобы сделать из них ступеньку к трону Господнему.
Лузиньяны опасались его: меч Магистра нес бедствия, а надменность его не имела границ. Этот младший сын в семье уроженца Лотарингии, этот солдат Христа, знал, что он не ниже императоров, и обращался с королями как с малозначащими лицами. Орден Храма — могущественное общество банкиров и воинов — господствовал в то время на Анти-Земле.
Это общество хранило много тайн.
Смиренный писец появился у потайной двери башни и показал привратнику кольцо с карнеолом, на котором были выгравированы какие-то странные знаки. Младший брат Ордена смерил его надменным взглядом. Паломник желал видеть командора стражи, чьи обязанности в эту ночь исполнял кузен короля Гийом де Боже из Иль-де-Феране. Этот господин случайно проходил мимо, увидел кольцо (он умел читать), посмотрел внимательно на оправу и побледнел. Из внутренних дворов, из подземелья, где хранились золото ста королевств, из кузниц, где ковали и закаляли оружие, до библиотек, где монахи писали золотом и киноварью манускрипты и приобщали новичков к великим тайнам, стал доходить какой-то гул. Командор де Боже поцеловал руку маленького монаха и привел его к Великому Магистру Гуго Монферратскому.
При свете свеч можно было разглядеть, что у странника благородный лоб, пышная борода, красивые тонкие руки и голубые глаза. Его ввели в зал капитулярия. Свечи бросали отблески света на фиолетовые и красные витражи. Стены были голые, лишь над кафедрой висел герб братьев Храма: два человека сидели на одном боевом коне. Этот символ униженности и бедности присутствовал во всех основных битвах на Востоке, сейчас он был изъеден ржавчиной, его контуры исказились, изображение напоминало что-то вроде огромного скорпиона, поднимающего свое жало и умертвляющего себя в пламени.
«Вот ты какой, Храм Господень!» — подумал не без печали епископ Меркуриус де Фамагуст. Ему было очень много лет, и на другой планете он присутствовал при гибели такого же Ордена.
