сама царица, ни бык, ни Дедал не понесли никакой кары за случившееся, не пострадала и репутация царской семьи. Тесей, которого абсолютно не смутил моральный облик тещи, взял в жены дочь Пасифаи и Миноса, Ариадну. И даже если принять во внимание, что Ариадна навязалась ему сама и что Тесей вскоре от нее отказался, этими оговорками уже нельзя извинить последующий брак афинского царя: позднее он вновь прибыл на Крит в качестве жениха и взял за себя вторую дочь преступной Пасифаи — Федру.
Еще одна история, напрямую связанная с зоофилией, произошла поколением позже на Пелопоннесе. Здесь Зевс, приняв облик лебедя, сошелся с Ледой, женой спартанского царя Тиндарея, после чего она родила дочь Елену и сына Полидевка (второго сына. Кастора, она родила, зачавши в ту же ночь от законного мужа, поэтому братья считались близнецами). Можно, конечно, допустить, что Леда, будучи высоконравственной замужней женщиной, противилась объятиям царя богов и ему, чтобы овладеть ею, понадобилось прибегнуть к маскараду. Но совершенно непонятно, почему связь с лебедем показалась царице более пристойной, чем связь с «отцом богов и людей». Правда, Аполлодор в своей «Мифологической библиотеке» передает в качестве варианта версию о том, что Леда не рожала Елену от пернатого любовника, а всего лишь сберегла яйцо, отложенное богиней Немесидой. Но от кого бы ни родилась Елена, по поводу Полидевка сомнений, судя по всему, не имелось, а значит, и противоестественная связь Леды сомнений не вызывает. Что опять-таки нисколько не испортило репутацию ее семейства — свататься к Елене прибыли все выдающиеся герои Греции.
Позднее, уже во вполне историческую эпоху, в начале пятого века до н. э., великий лирик Пиндар писал (и тоже без всякого осуждения) о городе Мендес в устье Нила:
Эти строки из несохранившегося гимна известны нам, поскольку их пятью веками позже цитирует римский географ Страбон. Он сообщает, что козлы, наравне с козлоногим богом Паном, были в Мендесе почитаемыми животными. Есть основания думать, что любовь с козлами не только не осуждалась богобоязненными жителями Мендеса, но и считалась занятием благочестивым.
Если женщины героической эпохи (и даже позднее) могли без особых проблем предаваться любви с четвероногими и пернатыми партнерами, уж тем более у них не было жестких ограничений на связи с мужчинами. Конечно, девственность невест была желательна. Но с другой стороны, фетиша из нее не делали. Царь Теспий, имевший пятьдесят незамужних дочерей, лично предложил их всех Гераклу, с тем чтобы, как пишет Аполлодор, «каждая из них родила ребенка». Правда, вопреки распространенному мнению, Аполлодор в «тринадцатый подвиг» не верит и утверждает, что Геракл гостил у Теспия достаточно долго. Но так или иначе, отец, предлагающий невинность своих дочерей заезжему гостю, особого удивления или порицания ни у кого не вызывал.
История Елены Аргивской, похищенной Парисом у законного мужа, Менелая, известна всем. Менее известно, что Елену похищали дважды. Она была совсем еще юной девушкой, когда афинский царь Тесей и его ближайший друг, царь лапифов Пирифой, украли прекрасную спартанку, предварительно договорившись разыграть ее в кости. Для проигравшего было договорено добыть невесту по его выбору. Пирифой проиграл и потребовал богиню подземного царства Персефону. Тот факт, что дочь Деметры была замужем, не смутил сватов. Они отвезли Елену в Афины, передали матери Тесея — Эфре — и отправились в Аид. Пробыть там им пришлось значительно дольше, чем они рассчитывали, — Тесей в конце концов выбрался из загробного царства с помощью Геракла, а Пирифою пришлось остаться там навсегда. Тем временем братья Елены, близнецы-Диоскуры (что значит «дети Зевса», хотя, собственно, сыном Зевса был лишь один из них), осадили Афины и освободили сестру… Вопрос о том, сохранила ли невинность девушка, похищенная двумя немолодыми авантюристами, один из которых собирался на ней жениться и уже поселил ее в своем доме, можно, конечно, считать открытым. Но для множества народов и культур этого было бы достаточно, чтобы Елена навсегда лишилась шансов на замужество. Что же касается греческих героев, то скандал, раздутый вокруг любимицы Афродиты, только придал ей очарования в их глазах. И не было среди ахейцев неженатого царя или царевича, который не приехал бы предложить руку и сердце несостоявшейся жене (но, возможно, состоявшейся любовнице) Тесея.
Замужние женщины героической эпохи себя тоже не слишком ограничивали. В крайнем случае, если рождался ребенок, а подсчеты показывали, что в день зачатия муж находился в отъезде, вину всегда можно было свалить на какого-нибудь бога. Если изучить генеалогию греков, стоявших под стенами Илиона, то выяснится, что у десятков из них либо мать, либо бабка рожали от богов, что нимало не смущало ни земных мужей, ни родившихся в результате «божественной» любви детей. А к особо добродетельным женщинам, которые не желали изменять мужу хотя бы и с богом, небожитель мог проникнуть, приняв облик ее супруга. Так случилось, например, с матерью Геракла — Аткменой, которую Зевс навестил под видом отсутствующего Амфитриона.
Можно, конечно, отнести такие истории за счет наивности мифических ахейских мужей. Но уже во вполне историческое время, в пятом веке до н. э., похожая история произошла в Спарте. Здесь правил царь Аристон, о котором было известно, что он бездетен, — по крайней мере, ни одна из двух его жен родить не могла. Царь, видимо, и сам не был уверен в своих мужских достоинствах, потому что, когда у него от третьей жены наконец родился сын, названный Демаратом, Аристон некоторое время колебался, признавать ли ему свое отцовство. Правда, в конце концов он признал ребенка, и после смерти царя Демарат взошел на спартанский трон. Но теперь по поводу его происхождения вновь поползли разноречивые слухи, и спартанцы запросили пифию, чтобы убедиться в легитимности нового властителя. Подкупленная пифия объявила, что Демарат — не сын Аристона. Царь был низложен и должен был жить в Спарте как частный человек. Тогда его мать, не смея спорить с оракулом, заявила, что в ту ночь, когда был зачат наследник, в ее опочивальню под видом супруга проник из находившегося неподалеку святилища призрак божественного героя Астрабака, а после призрака свои супружеские обязанности исполнил и сам Аристон. Даже если царь и был бесплоден, то никаких оснований обвинять в бесплодии призрак героя не имелось. А родившийся в результате ребенок, был ли он сыном смертного или героя, во всяком случае имел право на спартанский трон… Правда, такое объяснение не всех удовлетворило, но оно, видимо, устроило персидского царя Дария I, который сделал изгнанного из Спарты Демарата свои гостем и советником.
Но вернемся ко временам героическим. Супружеская измена жены (в том случае, когда соблазнителем был простой смертный), конечно же, не одобрялась патриархально настроенными греками. Однако и несмываемым пятном на репутацию женщины не ложилась. Разводы и измены были в порядке вещей и на земле, и на Олимпе. В «Одиссее» подробно описано, как Афродита, бывшая замужем за Гефестом, изменяла мужу с богом войны Аресом. Гефест, заподозривший неладное, поймал любовников золотой сетью в то время, когда они лежали в его супружеской постели, и «завопил во весь голос, богов созывая бессмертных»:
Боги сбежались в дом кузнеца-рогоносца («что до богинь, то они из стыдливости дома остались»), но ни гнева, ни презрения к преступным любовникам никто не проявил. Все посмеялись, Аполлон и Гермес обменялись мнениями в том смысле, что с такой красавицей, как Афродита, приятно лежать даже под золотой сеткой. Оскорбленный муж пытался было потребовать развода и возврата брачных даров, но Посейдон предложил решить дело миром. Он поручился, что Арес заплатит Гефесту пеню за оскорбление, на чем все и примирились. Афродита же осталась уважаемой богиней и законной супругой… Судя по всему,
