услышу. Ну, животное, почапали! Хош… Хош…
Ага! Третья Терраса! Надо глянуть, как у собачки дела, дальше не посмотришь за склонами. Только от коша. Умничка мой, всё ты очень грамотно делаешь, так и надо их гнать: без лишней спешки, чтобы успевали жевать на ходу, но и без бесцельных потерь времени. Ну, я и не сомневалась: Коно самый лучший! Не зря я его из бутылочки выкармливала, когда Ревду барс подрал. Откуда только взялся! Помет тогда с трудом спасли. А с моим песиком совсем плохо было: тосковал сильно, не кушал ничего. Еле справилась…
Ну, и ладно. Что у нас в убежище делается? На первый взгляд — всё цело. На второй — тоже. Свалить тюки с ишака, пусть пасется. Заслужил, скотина тупоумная. В кош снега надуло. Сгрести, вытащить, подмести, где мокро — вытереть специальной тряпкой, и повесить ее сохнуть. Распаковать шмотки. Вроде, всё сделала. Запас дров здесь есть, зря тащила снизу. Но, как говорит, товарищ Ваше Превосходительство: «Запас карман не ломит и по репе локтем не бьет!». Пригодятся. Вылезаю на улицу, потренироваться самое время. Лениво… Однако, придется. Ежедневные тренировки возведены в ранг закона, за выполнением которого сама же и слежу с садистским усердием. Себе — тем более никаких поблажек. Раздеваюсь и начинаю разминку.
Старшие уверены, что нам придется воевать с людьми. И готовят к такой войне больше, чем к схваткам с шаками. Нет, понимаю, конечно, пока Ахмадов жив — всё возможно. Но они утверждают, что и его смерть мало поможет. Даже может быть так же плохо, как в первый год после Большого Писца. Тогда много чего было… Но если внизу все друг друга будут резать, то кому потребуемся мы? А если там всё устаканится, то как ни готовься — не справиться нам с Равнинами, много их. С другой стороны, я из нижних людей видела только того мальчишку-охотника, а когда дед и папа говорят одно и тоже, значит, другое мнение — ложное. Уже не раз убеждалась.
Тем более, Правила пишет кто? Дед! И с папой советуется. А значит, надо выполнять. В обязательном порядке. Так что полтора часа до прихода Коно буду тренироваться. Тем более, вижу хорошо и его, и отару. А что, кстати, мой пёсик вытворяет? Носится, как угорелый, высунув язык. Овцы движутся все быстрее, уже не идут, неторопливо перебирая ногами, а бегут. Что они, с ума посходили?
Мать его ити! Его Величество пургень пожаловал: небо над хребтом почернело, первые тучи цепляются за Чимтаргу и ползут по склонам. Накрылась моя тренировка! Надо Коно помогать, пока не завыло! Впрочем, Коно, умничка, и сам справляется. Давай зверик, давай! За загородку гоним! Со всех наших восьми конечностей и двух глоток. Теперь считаем: отлично, все здесь. Ишака — в отдельный угол коша, в загоне замерзнет, бестолочь! Вместо двери — брезент от даже не довоенной, а вообще доисторической палатки. Коно, давай внутрь! Видишь, ветер уже нам концерт дает! Ничего, сейчас нижний край камнями заложим, хрен продует! Брезент — он почти как камень! Только тряпичный!
Нет, но какая же я умница! Ведь сообразила пойти на Мутные! Всё равно пришлось бы: ближе кошей нет, но по пургеню гнать обезумевших овец — то еще безобразие! А ночевать в такую погоду на открытом воздухе — удовольствие небольшое. Зато теперь… Овцы уже сбились в кучу, инстинкты — великое дело, особенно у таких безмозглых созданий! А я еще их кусками брезента укрыла, чтобы шерсть меньше мокла. И готово, пару дней можно ни о чем не беспокоиться. Вот если не распогодится за это время — тогда хреново, баранов надо будет чем-то кормить. Но больше двух суток пургени длятся редко. Так что нечего и думать пока.
А теперь запаливаю костерок в закопченном очажке и ставлю воду…
— Что ты там нашел, Парвуз? — Мутарбек подошел поближе к старому таджику, задумчиво разглядывающему ничем не примечательный камень.
— Здесь кто-то был, — поднял глаза Парвуз. — Не очень давно. Вчера, возможно позавчера.
— Быстрее, ленивые ишаки, быстрее! Мы должны догнать его еще сегодня! — Начал тут же поторапливать бестолково засуетившихся бойцов младший Ахмадов.
— Ты слишком торопишься, Мутарбек! За сегодня мы не успеем, даже если Аллах в милости своей подарит нам крылья! И вообще, нам следовало обыскать кишлаки внизу. Особенно тот, что прошли последним. Тщательно обыскать.
— Что там обыскивать?! — Мутарбек не мог устоять на месте, порываясь бежать, ловить, — Даже я могу понять, что там никто не живет. И дороги туда нет, машину он бросил ниже. Скорее всего, столкнул в озеро!
— Не уверен. Дорогу мы не нашли, но это не значит, что ее нет. Мы не можем знать каждую пылинку, особенно на чужой земле. Чересчур нежилой вид был у того кишлака. Если он давно брошен, почему всё не заросло травой? Вот гложет меня червь сомнения. Местные могли попрятаться и с ухмылками наблюдать, как мы их ищем. А если так, значит, дехкан предупредили о нашем приходе. Кто? Кроме уруса — некому.
Парвуз замолчал. Старому солдату, воевавшему еще с ваххабитами в далеких девяностых годах прошлого века, были непривычны столь долгие речи. Однако мысли так и просились наружу. Накопилось их слишком много.
— Машина в любом случае должна была остаться в кишлаке. Прочесать все сараи, особенно проверить кучи навоза и прелого сена.
— И кому нужна машина, постоявшая в куче навоза? — Мутарбек вытаращился на Парвуза.
— Некоторые вещи дороже ложной брезгливости, — безразлично сказал тот. Натужно поднялся с корточек, поправил сползший автомат и медленно пошел, внимательно оглядываясь по сторонам. Волей- неволей и Мутарбеку пришлось подстраиваться под размеренный шаг. Следом неопрятным стадом тянулись остальные.
— Ты меня убедил, Парвуз! — сдался Ахмадов через несколько минут. — Давай так, поймаем уруса и еще раз проверим кишлак. Но не раньше. Дальше верхних пастбищ дехкане не убегут! А проклятый урус выигрывает сутки. Если не успеем, порождение Иблиса уйдет в Пасруд. А ловить его там…
Джигиты, внимательно прислушивающиеся к каждому слову, ощутимо прибавили ходу. Передовая пара даже обогнала старших.
— Скажи, Мутарбек, — продолжил Парвуз, неодобрительно посмотрев на широкие спины вырвавшихся вперед джигитов, — почему ты считаешь, что он пойдет в Пасруд? Думаешь, урусу жизнь надоела? Или он просто не знает, куда собирается залезть?
— Так считает отец. И я с ним согласен. Урус любит оставлять ложные следы, уходя по незаметным тропам. И очень часто идет совсем не туда, куда должен. Но сейчас выбор не так велик, многое можно предугадать. Кроме того, урусы редко верят в злых духов.
— А ты веришь? — Парвуз искательно заглянул в лицо командиру. Но, кроме вполне очевидной злости и легкой усталости, не увидел ничего.
— Нет, не верю. Что не повод искать приключений в Пасруде. Моей голове всё равно, кто ее отрежет: кутруб или человек. Ей хорошо у меня на плечах и плохо в любом другом месте. Куда мы сегодня можем успеть? — окликнул Мутарбек десятника, идущего чуть в стороне, — Шохрух, я тебя спрашиваю!
— До перевала не дойдем, баши!
— Сколько раз тебе повторять! Я не баши! Баши только один — отец!
— Но ты теперь наследник! — десятник не понял причины командирского гнева. И смотрел чистыми и невинными глазами. Настолько невинными, что захотелось ухватить его за бороду, вздернуть повыше и с оттягом полоснуть по напрягшимся жилам…
— Я не баши! Если тебе так неймется лизнуть послаще, зови беком. Так куда дойдем?
— Мы можем пройти поворот и подняться выше каньона. Там есть ровное место, где можно заночевать, — доложил Шохрух, такой же обстоятельный, как не один десяток поколений дехкан в его презренном роду.
— А выше? — Мутарбек с трудом подавил желание поторопить руганью. Но нельзя. Иначе у этого сына осла и обезьяны окончательно завязнут мозги. И как можно было такого маймуна назначать на десяток? Хотя остальные еще хуже.
— В темноте? Можно. Но свет фонарей виден издалека. Если урус будет ночевать на перевале, он нас заметит.
— Не годится. Шайтан с ним, дойдем до темноты — тогда и поймем, что делать дальше.
