мадьяром, подлежит оскоплению. К счастью, пьяный словацкий мадьярон доходил всего только до загуменья — там его одолевала палинка. Засыпал он обычно в крапиве, а отрезвев, забывал о своих намерениях и предназначении. Он и теперь громко напевал и без устали талдычил венгерскую фразу: «Egy akol és egy pásztor»[20]. Пока он приблизится к застолью, эту фразу он повторит по меньшей мере раз десять, и у нас есть немного времени, чтобы поведать об одной небольшой перебранке между Палом Шоколиком и крестьянином Яном Древаком, известном пересмешнике и до того памятливом, что, читая, он запоминал календари наизусть, а при желании мог оттарабанить их и с конца.
— Так ты, стало быть, оскопил бы? — подколол он Пала, который после торговых операций и любовных утех с девицей Мракловой отдыхал в корчме. — Захотелось соколику нас всех оскопить! Еще обрезать, это куда ни шло, но выхолостить. — это уж слишком!
— Выхолощу всех подчистую! — не уставал грозиться Шоколик.
— И впрямь всех?
— Каждого, кто не будет говорить в Венгрии по-мадьярски!
— И себя?
— И себя!
— Так с себя и начинай! — подзадорил его Древак и протянул ножик.
Мужчины рассмеялись, корчмарь при этом даже кому-то водки лишку налил. Шоколик угрожающе поднялся, но, потеряв равновесие, снова плюхнулся.
— Что же ты, режь давай! — подначивали мужики Шоколика.
— Вы еще увидите, ей-богу, увидите, очень даже увидите! — грозился Шоколик.
— Как свои задницы! — засмеялись мужики.
— Режь да штаны не попорть! — галдели вокруг.
— А попортит, нашьем ему пуговки на голую задницу!
— Будет она у него застегиваться!
— Если он его весь отчикнет, чем же сикать будет?
— Ухом!
— Большим пальцем ноги!
— Он у него подагрический, сквозь соль моча не пробьется!
— Тогда глазом!
— Тоже дело: слезами изойдет, глядишь, и облегчится!
Мужики, корчась в судорожном смехе, катались по земле, стонали, ойкали, словно от колик. Порасплескали палинку, но не печалясь, заказывали по новой.
— А вот увидите! — взревел Шоколик и стукнул кулаком по столу. — Всех выхолощу, а вас первых! Или учитесь по-мадьярски, или оскоплю!
— Слыхали? — подал голос Древак. — Над нами и то не сжалится.
— То-то работенки у него будет!
— Еще бы! — Древак озабоченно тряс головой, давясь от смеха. — Уж и попотеет, пока научит всех венгерских словаков, немцев, русинов, сербов, хорватов, славонцев, далматов, греков, рацов, вендов, евреев, влахов, македонцев, цыган, армян и других творить «отче наш» по-мадьярски!
— А считать от одного до ста?!
— А считалку?
— А которую?
— Гана фука фунда лука
фунда кава кевен дука
гана фук фупо лук
фунда кава кевен дук.
— Эту и переводить не надо! — вскричал Древак.
— А эту?
— Какую?
— От капусты бабу пучит,
от моркови у ней боли,
от картошки бабе тошно,
от гороха спать с ней плохо.
— Болван!
— А почему?
— Испортишь нам соколика!
— И впрямь! А не хотелось бы!
— Попроси у него прощения!
— А я не умею!
— Хоть попробуй!
— Ну прости, не взыщи, соколик!
— Не слышит…
— Громче, что ли?
— Только чтоб мы не оглохли!
— Так лучше не надо!
104
— Может, он задрых?!
— И впрямь ему дремлется…
— Может, кумекает.
— А есть чем?
— Хватит! — взревел Пал Шоколик — злоба душила его, он даже с лица спал. Вдруг, вырвав у Древака из руки нож, он спустил штаны и отхватил у себя кусок крайней плоти. И если бы не мужики, которые отволокли его к лекарю, он, разумеется, истек бы кровью.
Корчмарь Герш остановился в замешательстве над отхваченным куском и раздумчиво вздохнул.
— Как же поступить с этаким духовным заветом?
И немного подумав, он уж собрался было кинуть его в мусор, но ненасытная и прожорливая кошка оказалась проворней. Она бросилась на духовный завет Шоколика и в миг его сожрала.
— В этот препуций неплохо было бы переплести венгерский кодекс, — сказал Древак и тут же загоготал. И все остальные чуть со смеху не лопнули.
Но Пал Шоколик вскоре пришел в себя. Он поднялся с больничной койки, набрался сил и месяц спустя снова был мил барышне Мракловой. Однако с той поры еще решительней возненавидел все немадьярское и, как выяснилось поздней, доносил властям обо всех опасных венгерскому отечеству панславистах[21].
А сейчас Пал Шоколик, погруженный ненадолго в думы и отягченный заботами о венгерской отчизне, сидел за столом юбиляра и повторял одну единственную фразу:
— Egy akol és egy pásztor!
— Ведомо ли тебе, сыне, что сказал святой Штефан, венгерский король? — обратился к Шоколику учитель Орфанидес.
— Нет! — отрезал Шоколик.
— Ты же не был плохим учеником.
— Зато вы были плохим учителем, — сплюнул Шоколик. — Не обучили меня мадьярскому!
Мужчины вскочили и уж хотели броситься на Шоколика, но учитель остановил их.
— Не надо, ребятки! Лучше потолкую с ним… — мягко и примирительно улыбнулся Орфанидес— Ну как, не помнишь, что сказал и какой государственный принцип возгласил Святой Штефан в отцовском поучении[22] наследнику престола Имриху? Unius linguae uniusque moris regnum imbeccille et fragile est.
— Не понимаю! — досадливо отвернулся Пал Шоколик.
— Королевство с единой речью и едиными нравами слабо и зыбко! — перевел цитату учитель.
