поле было устлано разорванными трупами лошадей и всадников. За несколько минут конная дивизия была, по существу, уничтожена. Насладившись содеянным, «мессершмиты» покрутились в небе и скользнули за горизонт. Болдин испытал еще большее потрясение, чем от налета на станцию, где впервые увидел горящие составы с людьми и нефтью.
В грохоте и вое перед Голубевым возник дежурный в порванной, прожженной гимнастерке.
— Товарищ командующий, нам удалось наладить связь. Вас вызывает Минск.
Голубев взял трубку.
— Говорит Павлов, — донесся слабый голос. — Доложи обстановку.
Голубев стряхнул с бровей кусочки земли.
— Докладываю: три вражеских армейских корпуса при поддержке танков и авиации атаковали на рассвете двадцать второго левофланговый пятый стрелковый корпус. Дивизии в первые же часы боя понесли большие потери. Особенно пострадала 113-я. Чтобы предотвратить охват армии с юга, я развернул на реке Куреп 13-й механизированный корпус. Но танков там мало. Да и что можно требовать от Т-26? По воробьям стрелять?
Он вынужден был кричать, и голос его становился все тоньше и тоньше. Это никак не вязалось с высоким ростом и атлетическим сложением командарма. Болдин подумал, что этому генералу никогда не быть Наполеоном. Он храбр и опытен, богатырской силы, участвовал в двух войнах. Всем хорош, а искры нет.
— Но 6-й мехкорпус укомплектован новыми танками, — донесся ослабленный расстоянием голос Павлова. — КВ и тридцатьчетверки. Где они?
— Действуют! — отозвался Голубев. — В центре против первого стрелкового корпуса в направлении на Белосток наступает 42-й армейский корпус немцев. Чтобы укрепить здесь оборону, я поставил шестой мехкорпус на рубеж по восточному берегу реки Нарев, в полосе Крушево — Суражи.
— Что вы делаете, генерал? — голос командующего фронтом покрепчал. — Ведь вам известно, что корпус предназначен для контратак по наступающему противнику, а не для того, чтобы затыкать прорехи в обороне.
Голубев вздохнул и ничуть не оробел от начальственного окрика:
— Это справедливо. Но с чем воевать? Вся наша авиация и зенитная артиллерия разбиты. Боеприпасов мало. На исходе горючее для танков.
— Насколько мне известно, в вашей армии было достаточно горючего. Куда же оно делось?
— Тут вражеская агентура поработала, — отозвался Голубев. — Уже в первые часы авиация бомбила склады с горючим. Они до сих пор горят. На железной дороге цистерны тоже уничтожены. Ясно, что вражеская авиация била по известным ей объектам. 6-я кавдивизия сперва погнала немцев, а потом была расстреляна самолетами. У нас же воздушного прикрытия нет. Как защищаться от самолета? Клинком его не перешибешь. Вот они и шагают…
— Думаю, долго так идти не будут. Болдин у тебя?
— Тут…
— Дай-ка его.
Голубев протянул трубку, и Болдин взял.
— Говорит Павлов. Ознакомился с обстановкой?
— Ознакомился. Положение 10-й армии очень тяжелое.
— Слушай приказ. Вам надлежит организовать ударную группу в составе корпуса генерала Хацкилевича, 36-й кавалерийской дивизии, частей Мостовенко. И контратаковать наступающего противника в общем направлении Белосток — южнее Гродно. С задачей — уничтожить вражеские части на левом берегу Немана и не допустить выхода немцев в районе Волковыска. После этого вся группа перейдет в подчинение генерала Кузнецова. Это ваша ближайшая задача, и за ее решение отвечаете лично вы. Голубеву передайте, чтобы он занял Осовец, Бобр, Визну, Сокулку, Бельск. И далее шел на Клещело. Все это осуществить за сегодняшнюю ночь, причем организованно и быстрыми темпами.
— Как же Голубев выполнит ваше приказание, — закричал Болдин, — когда его соединения понесли потери и с трудом сдерживают натиск врага? Все части втянуты в ожесточенные бои. Снимать их — значит ослаблять оборону. И я не могу…
На какое-то время Павлов умолк. Потом жестко заключил:
— У меня все. Приступайте к выполнению задачи.
41
«Командующему 10-й армией,
в копии — командующему 3-й.
В связи с наступлением ударной группы Болдина на Гродно, вам надлежит удерживать рубеж Забеля — Осовец — Визна — Капицы — р. Нарев до линии Сураж — Бельск — Гайновка. 6-й кавдивизии 24.06 сосредоточиться в районе М. Свислочи в готовности 25.06 вести решительное наступление в направлении на Кружаны.
Вместо облаков на западе по чистому небу плыли дымы. Начиная с утра стали слышны разрывы. Беженцы, спавшие вдоль дороги, зашевелились, стали подниматься, как бы собираясь жить заново, без обстрелов с воздуха, взрывов и смертей. Дети, забыв про вчерашний ужас, затеяли игру. Для этого им хватило мокрых цветов, старых тряпок и местечка между тележными колесами.
Вторые сутки Надежда добиралась до Синева, надеясь отыскать тетку и вместе пробиваться на восток. Расстояние, которое она промчалась в машине за несколько часов, превратилось на обратном пути в безмерное пространство, наполненное жарой, холодом, пылью и жаждой. Ее ум и душа не справлялись с тем, что произошло. Но, как и другие, ничего не понимавшие люди, она смирилась с неизбежностью. На ее глазах случились бомбежки, которых еще неделю назад никто не мог вообразить. Попадались сгоревшие дома, разбомбленные поезда и станции. Кровь, стоны, убитые воспринимались как составная часть новой непонятной жизни. Надежда шла, высоко подняв голову и оглядываясь, точно в запоминании увиденного заключался какой-то смысл.
Несколько раз их обстреливали, и она бросалась вместе со всеми прочь с дороги. Потом заметила: на самой дороге меньше взрывов и пуль. Немцы, видно, берегли этот путь для своих наступающих войск и стреляли больше по сторонам, как раз там, где скапливались люди. Она перестала убегать вместе со всеми и ложилась прямо у дороги. Потом нашлось еще несколько таких же умников.
Ей было страшно. И вместе с тем она не могла не думать, как невыносимо, наверное, положение самого Дмитрия Григорьевича, которого она так и не нашла. Штаб фронта в это время перебазировался восточнее Минска — в Могилев. А Надежда представляла, что Дмитрий Григорьевич сражается в огне и дыму, как боец, далеко на западе и никак не может задержать наступление вражеских войск. От этого его страдания становятся неизмеримо больше, чем у них, обыкновенных беспомощных людей. Здесь, среди беженцев, каждый отвечал за себя. А Дмитрий Григорьевич владел судьбами десятков и сотен тысяч. Такая тяжесть не каждому под силу. Редкий человек способен выдюжить. Но ее интересовал не вершитель судеб, а живой, конкретный человек, которого теперь, с появлением ребенка, или, лучше сказать, с зарождением ребенка, никто бы не смог заменить в ее жизни. Она боялась за него, что убьют или ранят тяжело. Или пропадет без вести.
Занятая такими мыслями, Надежда казалась спокойнее многих. К ней тянулись, и она оказывала помощь — перевязывала, пеленала, кормила, поднимала тяжести. Только могилы не копала, не могла.
Среди беженцев были в основном женщины и ребятишки. Иногда попадались старики. Мужчин не было. Если не считать одного высокого тощего интеллигента. Непризывного, как он говорил, колхозного счетовода.
