— Нет, нет, я предпочитаю остаться здесь, — ответил Пьер. — Можно мне позвонить отсюда?
— Конечно, пожалуйста.
Пьер достал листочек, на котором записал у баронессы фон Обербург адрес и телефон дома семьи Далау в Мюнхене и набрал номер. К телефону подошел слуга Брюкнер. Пьер назвался и спросил, дома ли Филип фон Далау.
— Нет, граф Филип уехал, — сказал Брюкнер. — Остальные — тоже.
— Куда?
— Граф поехал в Ландсберг. Друзья заставили его, сказали, что там его ждут какие-то неотложные дела, связанные со смертью графини Валерии.
— Так и сказали? — удивился Пьер.
— Да. Сначала граф не хотел ехать, он очень плохо себя чувствовал, мне даже показалось, что он не все слышит, что они ему говорят. Но потом согласился: «Да, действительно, так будет лучше. Я еду». Затем граф Филип уехал в замок, а чуть позже и все остальные.
— О чем они еще говорили?
— Я слышал только самое начало их разговора, когда они убеждали графа Филипа поехать в Ландсберг. А потом Бор плотно закрыл дверь, и больше я ничего не слышал.
Пьер с минуту подумал и решил позвонить в замок.
— Да, — ответил слуга Юрген, — граф Филип здесь. Хотите с ним поговорить?
— Пожалуйста, соедините нас, — попросил Пьер. — Филип фон Далау?
— Да, я. Это Пьер Валенс? Я узнал ваш голос.
— Я слышал, что ваши друзья заставили вас поехать в замок?
— Да, тут есть вопросы, которые необходимо срочно решить, — сказал Филип фон Далау. — Я ведь являюсь ближайшим родственником Валерии.
— Вы уверены, что вам не понадобится моя помощь? Или защита?
— Нет, нет, не беспокойтесь.
Пьер снова попросил подозвать к телефону слугу.
— Если случится что-нибудь, Юрген, — приказал он, — сразу звоните в уголовную полицию, спросите комиссара Мюллера и подробно его информируйте.
— Хорошо, я все сделаю, — сказал Юрген после минутного замешательства.
«Замок находится под наблюдением с улицы, — подумал Пьер, вешая трубку, — но, наверное, лучше было бы послать туда надежного человека. Однако невозможно навязывать охрану человеку, если он сам этого не желает».
Пока Пьер говорил по телефону, Эрика с тревогой наблюдала за ним.
— Филипу фон Далау что-нибудь угрожает? — спросила она, наконец.
— Меня самого интересует этот вопрос, — ответил Пьер, не желая посвящать ее в свои дела.
— Какой коктейль вам приготовить? — спросила Эрика.
— Джин и немного мартини, пожалуйста.
Глядя на бар, уставленный бутылками, Пьер подумал: «Если Эрика кокетничает тут со мной и по чьему-то приказу, она должна подать сигнал, что я прибыл».
И действительно, вскоре Эрика подошла к телефону и набрала какой-то номер.
— Алло! — произнесла она. — Говорит Эрика фон Талштадт. Мой гость прибыл. — Она повесила трубку и с улыбкой пояснила: — Надо было сообщить в ресторан, что пора подавать заказ.
«В ресторан? А может, Алдо Вейсу?» — пронеслось в голове Пьера. Через несколько минут раздался звонок и в дверях появился официант, который держал в руках поднос, уставленный закусками. Эрика пригласила Пьера к столу, и официант приступил к своим обязанностям. Вначале он предложил попробовать вино. Пьеру оно понравилось. Гусиная печенка и остальные закуски были превосходны.
Потом, приняв заказ на горячие блюда, официант удалился. Эрика с бокалом в руке подошла к большому окну.
— Не хотите полюбоваться городом? — спросила она. Пьер улыбнулся, кивнул и тоже подошел к окну. Эрика, положив ему руку на плечо, продолжала:
— Посмотрите на это море огней. Тысячи и тысячи. Днем город раздражает меня своим многолюдием, но ночью я не могу оторваться от окна. Эти ночные огни зачаровывают меня, конечно, они не делают меня счастливой, скорее наоборот, навевают меланхолию, и все же я так люблю смотреть на них. Возникает такое чувство, будто ты переносишься в какой-то прекрасный, сверкающий, праздничный мир. Мир этот, конечно, не принадлежит тебе, но порой все же возникает иллюзия, что он твой. Точно такое ощущение появляется у меня во время отпуска, когда я отправляюсь путешествовать. Никогда не забуду, как я любовалась из окна отеля на Капри огнями Неаполя, изумительным видом на гавань и уходящим в бесконечность ночным морем с множеством светящихся точек вдали; а еще мне нравится смотреть на Сан-Франциско с вершины холма, на который взбираются смешные маленькие вагончики. Вот и здесь мне в иные вечера кажется, будто я путешествую по белу свету. Если днем меня что-то огорчит, я с нетерпением жду наступления ночи. И тогда эти огни успокаивают меня. Вы никогда не испытывали подобного чувства?
Зазвонил телефон. Направляясь к нему, она сказала:
— У меня есть подруга, которой необходимо ежедневно любоваться на голубей. Она живет в Зальцбурге не верхнем этаже старинного и очень красивого дома. Вокруг ее балкона гнездится множество голубей. Они целыми днями летают мимо ее окон, воркуют, и глядя на них, подруга начинает улыбаться, каким бы грустным ни было ее настроение. «Голуби вызывают у меня такое впечатление, будто я нахожусь в Венеции, — говорит она, — а в Венеции мне так покойно дышится!».
Эрика сняла трубку.
— Алло?.. Да. Здравствуй, Юрген...
Улыбка мгновенно исчезла. Эрика напряженно слушала, широко раскрыв глаза.
— Я плохо вас слышу, — прокричала она, — говорите громче! — Потом перебила Юргена:— Да, вы уже говорили мне об этом. Не надо повторяться, Юрген! Объясните толком, что случилось. О каком несчастье вы твердите? Если у графа Отто приступ эпилепсии, вы прекрасно знаете, что нужно делать!
Бокал в руке Эрики задрожал, и вино пролилось на пол. Заметив это, она поставила бокал на стол.
— Что было потом? — раздраженно спросила она. — Юрген, перестаньте болтать, скажите только, что с графом.
Наступила томительная пауза. Эрика фон Талштадт словно оцепенела. Затем, побледнев как полотно, она замотала головой и закричала:
— Нет!..
Она уставилась на Пьера расширенными глазами, в которых застыл ужас.
— Это невозможно... — простонала Эрика. И истерично повторила: — Невозможно, говорю я вам!
«Нет, это не игра! — подумал Пьер. — Почти все что я видел до сих пор, было блестящей, актерской игрой. А это что-то совсем другое».
Наконец, Эрика взяла себя в руки и странным глухим голосом спросила:
— Кто это сделал, Юрген? Полиция уже приехала?.. Как же вы могли не слышать выстрелов?.. Соедините меня с Филипом фон Далау... Куда он мог уехать? — Внезапно на ее лице появилась горькая усмешка. — Зачем... — прошептала она, — зачем я так старалась? Чтобы в конце концов меня вышвырнули на улицу, к великой радости всей этой чванливой знати? Все кончено... Ах, да катитесь вы все к черту!
Эрика швырнула трубку и повернулась к Пьеру спиной, ее плечи дрожали. Потом она повернулась, посмотрела на Пьера невидящим взглядом и сказала:
— Отто фон Далау мертв. Убит. Комедия окончена.
«Да, это не игра», — снова подумал Пьер. Тут только он понял, что изменилось: Эрика заговорила совсем другим тоном, другими словами. От ее обаяния не осталось и следа. Прежде оно было во всем: в том, как она говорила, в том, что делала. А теперь вдруг растаяла как дым. Хорошая актриса может разыграть даже отчаяние, не теряя шарма. Если бы эта сцена была заранее отрепетирована, Эрика должна
