Действительно, во всех взятых московитами городах начиналась ужасная резня: в Мариенгофе– Алуксне, где был взят знаменитый пастор Глюк, а среди его служанок — будущая императрица Екатерина, в Нарве и в Орешке, в Ниеншанце и в Ижоре.
Все так. Но позволю себе не присоединяться к задорному тону С. М. Соловьева и не считать все это отвратительное зверство чем–то таким, чем великоросс должен гордиться.
Но немцы все это прощают! Они не убегают от московитов, не стремятся отомстить, помочь шведам… Поразительно!
По 1795 году по третьему разделу Польши к Российской империи отошел вассал Речи Посполитой — Курляндия. Из нее образовали Курляндскую губернию, и так русскими подданными стали еще примерно 200 тысяч немцев.
Здесь та же картина — немцы легко, даже охотно присягают русским императорам! .
Немцы из бывших шведских областей стали первыми из тех, кого потом не без иронии будут называть «тpoфeйными немцами». Смех смехом, но «трофейные немцы» и правда были очень лояльны России, русскому народу, Российской империи. Гораздо более лояльны, чем можно было бы ожидать и чем были братья–поляки, да и русские из Западной Руси — Великого княжества Литовского или из Новгорода.
Почему?!
До конца понять и правда не просто. Ситуация вполне в духе любимых немецких представлений о себе как о довольно загадочном народе.
Может быть, немцы, при всех своих отличиях от славян, все же чувствовали в них своих ближайших родственников? Объяснение это безумно, но попробуйте предположить какое–либо другое.
РУССКАЯ ПРУССИЯ
Следующий этап русского Drang nach Deutschland связан с войной, которую потом назовут Семилетней. Уже в начале 1740–х годов дело откровенно идет к большой европейской войне между Англией и Францией и их союзниками в Центральной Европе. В 1754–1756 годах начались вооруженные столкновения французов и англичан в Канаде, а в мае 1756 года Британия объявила Франции войну.
Опасаясь, что Пруссия нападет на Ганновер, наследственное владение английских королей, Британия заключила с Пруссией союзнический договор, откровенно направленный против Франции и Австрии. Договор развязывал руки Пруссии в отношении Австрии, и это заставило Австрию немедленно заключить союз с Францией.
Зимой и весной 1756 года сложилось два общеевропейских блока: Британия, Пруссия, ряд немецких княжеств, зависимых от британских подачек, на одной стороне.
А с другой стороны — Австрия, Франция, Российская империя, Швеция, Саксония и большая часть германских государств, входящих в «Священную Римскую империю германской нации». Как видно, Российская империя вынуждена была пересмотреть свою политику: всегда она была проанглийской и всегда союзнической в отношении Пруссии.
Швеция хотела захватить Померанию; Австрия — вернуть захваченную Пруссией Силезию. Франция хотела захватить Ганновер и тем самым взять за горло Британию. Российская империя хотела сама присоединить герцогство Курляндское, сделать своим вассалом Польшу, утвердиться среди германских княжеств.
Реалистичнее всего было поведение Англии и Франции — они воевали за колонии, а военные действия в самой Европе были для них способом обезопасить свой тыл. Не будь у Британии континентального довеска в виде Ганновера, ей и союз с Пруссией был бы совершенно не нужен.
А вот планам Пруссии позавидовал бы и Наполеон. Опираясь на союз с Англией, Пруссия хотела завоевать Саксонию, а саксонскому королю отдать Богемию (Чехию), которую тоже предстояло еще завоевать. Кроме того, Пруссия хотела при соединить к себе герцогство Курляндское, округлить свою территорию за счет польского Поморья, а всю остальную Польшу сделать своим вассалом.
Не нужно быть великим дипломатом и политиком, чтобы понять: вторая коалиция гораздо сильнее первой. Что полагаться на помощь Британии в континентальных делах просто наивно, а собственных сил Пруссии не хватит справиться с такими могущественными врагами.
Фридриха II Прусского, севшего на престол в 1740 году, называли и Великим, и непобедимым, и бестией, и, конечно же, «бестией, но великой», и «великой непобедимой бестией», помимо всего прочего.
Эти наименования совершенно несправедливы, потому что, планируя войну, Фридрих II неправильно оценивает потенциал многих государств, в том числе и России, ошибается в выборе союзников, преувеличивает собственные возможности, и в результате Пруссия не исчезает с географической карты только благодаря случайности — потому, что на престоле Российской империи сидел его страстный поклонник — голштинский принц Петер Ульрих, ставший российским императором Петром III.
Фридрих, которого до сих пор величают почему–то Великим, в апреле 1757 года оставил 30–тысячный корпус генерала Левальда в Восточной Пруссии — вдруг придут русские, а сам с основными силами пошел воевать в Богемии с австрийцами, стремясь разбить их до подхода союзников. И, конечно же, не успел! Собственно, он был вынужден отступиться от Праги и вывести свои войска еще до прихода французов и войск германских княжеств после поражения, нанесенного прусским войскам при Колине австрийцами.
А тут еще французская армия маршала д'Эстре (70 тысяч человек) заняла Гессен–Кассель и Ганновер, другая армия, французского принца Субиза (24 тысячи французов и 33 тысячи немцев, солдат «Священной Римской империи германской нации»), угрожала вторжением в саму Пруссию.
И с этого момента, с осени 1757 года, всего через год после начала войны, Фридрих вынужден был заметаться: враги наседали с разных сторон; разгромив одного, он тут же вынужден был бросаться на другого, идущего с другого направления.
Для России же участие в этой войне, даже в ее начале, несравненно более успешно, чем для Пруссии.
Для начала 70–тысячная русская армия в мае 1757 года вторгается в Восточную Пруссию, 24 июля берет Мемель, 19 августа громит корпус Левальда при Грос–Егерсдорфе. Остановить русских у Фридриха нет сил, но даже не это самое главное: навек пропала разбойничья слава «непобедимого» Фридриха. Его победили, он бежит, русские гаубицы ревут уже на территории Прус- сии, войска движутся на Кенигсберг — одну из столиц государства. При этом пруссаки и мечтать не могут о рейде на территорию России и об угрозе Петербургу или Москве. Соотношение сил катастрофически не в пользу Пруссии, и уже осенью 1757 года она полностью разгромлена. К ноябрю этого года вполне можно было если и не добиться от Пруссии безоговорочной капитуляции, то по крайней мере добиться ее выхода из войны и заключить с ней такой мир, которого отнюдь не заключают победители.
Еще одна очень важная деталь — прибалтийские немцы вовсе не рвутся воевать с «восточными варварами». Население оккупированных прусских земель преспокойно присягает русской императрице Елизавете Петровне и ведет себя вполне лояльно к русским.
Только случайно Пруссия не была завоевана уже в 1757 или в 1758 году. Причина этого — династическая ситуация в самом государстве Российском. Елизавета Петровна больна, может скончаться в любой момент, а наследник престола — как сказали бы в наши дни, «упертый фанат» Фридриха. Все понимают, что как только на престоле окажется Петр Федорович, с Пруссией тут же заключат мир, а воевавший с войсками Фридриха генерал тут же угодит в опалу.
18 октября при выходе из церкви падает без сознания Елизавета Петровна. Поднять ее?! Но как будто нельзя трогать людей, когда у них удар… Померла?! Вроде бы дышит… Императрицу накрывают полотном, но не поднимают с земли, ждут — оклемается или нет? Через два часа императрица встает и хотя долго болеет, опасности для ее жизни нет.
… А в действующую армию уже скачет гонец, и, едва узнав о болезни императрицы, Степан Федорович Апраксин немедленно велел отступать, и отступление русской армии больше всего напоминало паническое бегство, окончившееся только на правом берегу реки Неман, в Литве.
Сам Апраксин доказывал, что ни в чем не виноват: мол, армия раздета и разута, солдатам голодно и
