Ларина. Он еще хорошо помнил, каким ушатом холодной воды его и Ларина окатили на Совнаркоме 3 июня, когда они в очередной раз решились поставить вопрос об изменении продполитики[172]. Рыков предпочел занять выжидательную позицию и понаблюдать, как барахтается Каменев в борьбе против могущественного продовольственного ведомства. Он лишь позволил предоставить страницы подведомственной ему газеты «Экономическая жизнь» для публикации проекта, выработанного комиссией Каменева[173].
Председатель Совнаркома оказался в сложном положении в результате борьбы в хозяйственном руководстве. Крайние устремления борющихся сил были отличны от той линии, которую на протяжении последнего полугодия пытался вырабатывать сам Ленин. Продовольственное совещание подтвердило необходимость существования продовольственной армии численностью не менее 25 тыс. штыков, а комиссия Каменева требовала снятия и роспуска всех заградительных отрядов. Продовольственное совещание резко осудило декрет 10 декабря, заявив, что заготовка ненормированных продуктов по этому декрету разрушает транспорт и затрудняет заготовки продорганов, а проект комиссии Каменева расширял и узаконивал вольную торговлю чуть не на целый год. Продовольственное совещание признало необходимым немедленно приступить к принудительному «кооперированию всего населения» в потребительские коммуны и превращению кооперативов и советских лавок в «единый коммунальный орган распределения», а комиссия Каменева предложила продорганам передать свои распределительные пункты кооперативам.
До поры Ленин не вмешивался в конфликт непосредственно, но после опубликования проекта уже не было возможности оттягивать его развязку. Интересные воспоминания об этом эпизоде оставил Цюрупа. В то время он тяжело заболел, и, когда дело уже пошло на поправку, «ко мне пришел В.И. и сказал:
„В Вашем отсутствии не было политического руководителя в Москве. Фронт прорван. В этот [прорыв] ворвались все мешочники. Нам будет трудно восстановить фронт. Надо маленькую подачку дать, и Вы должны знать, что завтра заседание ВЦИК, на котором будут обсуждать политику Комиссариата продовольствия. Вам предоставляется завтра защищать продовольственную политику. Вы завтра будете? Выступать будете?“
Я ответил, что вследствие болезни не смогу быть.
„Ну хорошо, — ответил Ленин, — справимся без Вас“…
На другой день мне рассказывали, что выступал представитель Московского Совета, ругал Наркомпрод и его руководителей. Раздавались даже крики: долой продовольственников. Тогда выступил В. И. Это был ураган, который нахлынул и разбил всех и все. Мне рассказывали, что один выступавший против него убежал, другой как бы для анекдота полез под стол. На другой день звонок по телефону. Подхожу — В. И. Он меня спрашивает: „Вчера были на заседании? Говорил я. Кажется, сойдет. Смотрите, чтобы фронт не был вторично прорван“»[174].
Однако позиция Ленина в этой ситуации была не столь прямолинейна и однозначна, как это представлялось наркому продовольствия тогда и затем виделось за гранью прошедших лет. Как государственный деятель высшего ранга и лидер коммунистической партии, он находился в противоречии между стремлением к абсолютному государственному контролю во всех областях хозяйственной жизни и не меньшей заинтересованностью в спокойствии населения. Его не могли не беспокоить те взрывоопасные настроения, которые порождал продовольственный кризис среди промышленного пролетариата.
Ленин внимательно следил за работой комиссии Каменева, он специально для себя попросил сделать стенограмму одного из заседаний комфракции ВЦИК, на котором обсуждался проект, выработанный в комиссии. Как видно из стенограммы, основной вопрос, интересовавший участников заседания, — это, в каком отношении положения проекта находятся к основам продовольственной политики. Как известно, они не только не противоречили принципам государственной монополии на хлеб, но даже расширяли круг ее действия. Суть в том, говорил представлявший проект Милютин, что мы делаем четкое разъяснение, что есть государственная монополия, а что можно абсолютно свободно продавать. В остальном — ничего нового, и поэтому декрет нужно принять.
Ничего нового, подтверждал его оппонент из Коллегии Наркомпрода Фрумкин, и потому этот декрет принимать нет смысла[175]. «Есть что-либо новое или нет?» — дискутировали в печати. Для того чтобы проект лучше прошел сквозь сито обсуждений, Каменев и его сторонники старались сгладить его углы и затушевать противоречия с действовавшими нормами и установившейся практикой, но Ленина это обмануть не могло. Проект грозил рассыпать всю храмину государственной монополии, и Ленин, несмотря на перемены в крестьянской политике, ни в коем случае не собирался жертвовать для нее зачатки основ будущего общественного строя.
Поэтому после того, как вечером 15 января фракция коммунистов ВЦИК утвердила проект декрета при двух воздержавшихся представителях Наркомпрода[176], 16 января состоялось заседание ЦК РКП (б), который оперативно обсудил продовольственный вопрос и вынес постановление «устроить соединенное заседание ВЦИК с Московским Советом и съездом профессиональных союзов… На этом заседании должны быть предложены от имени фракции принятые на ее заседании тезисы, которые должны лечь в основу при выработке соответствующих декретов»[177].
Тезисы, но не те, уже утвержденные фракцией, а другие, которые, во-первых, позволили бы сохранить в неприкосновенности государственные претензии на распоряжение основными продовольственными продуктами и, во-вторых, содержали бы «маленькую подачку», давали отдушину для доведенного до предела городского населения. Решающее заседание фракции состоялось 17 января. Стенограммы не велось, и о том, как резко говорили, как сильно жестикулировали, можно только догадываться и восстанавливать по сохранившимся скупым воспоминаниям Цюрупы и еще одной случайной свидетельницы этого бурного заседания, поскольку именно на фракции, а не на пленуме ВЦИК Ленин загнал под стол Каменева (если Цюрупа не преувеличивал, то скорее всего Каменева, всегда пасовавшего в решающий момент перед лобовой атакой противника).
Задолго до начала заседания ВЦИК коммунисты, предъявляя партбилет и пропуск, стали проходить в помещение. В зале Большого театра было холодно, и все кутались во что только можно, но настроение оставалось боевым, слышались шутки, песни. Открыл заседание не Каменев, а верный ленинец Свердлов, сообщил об убийстве Либкнехта и Люксембург.
Взявший слово Ленин предусмотрительно снял пальто и шапку, сначала заговорил издалека — о предательстве вождей Интернационала, о борьбе за диктатуру пролетариата во всем мире… Затем буря и натиск — тяжелое продовольственное положение… только усилиями государственного аппарата можно сломить спекуляцию и накормить голодных… отступление от монополии на хлеб — гибель революции и голод… От имени ЦК Ленин предложил резолюцию, «он сообщил, что при ее обсуждении в ЦК пришлось преодолеть колебания некоторых его членов, настаивавших на ослаблении продовольственной монополии и на необходимости децентрализации снабжения»[178]. Члены ЦК, испытывавшие колебания, «сидели под столом», поэтому дальнейших прений не было, предложенную резолюцию приняли единогласно.
После перерыва в 19:40 открылось объединенное заседание ВЦИК с Московским Советом и Всероссийским съездом профессиональных союзов. После решения комфракции все уже было ясно, но Ленин предпочел продемонстрировать изящество компромисса. Глава советского правительства начал с того, что основные элементы продовольственной политики — продотряды, монополия и государственное распределение по классовому принципу — должны остаться неприкосновенными (поклон в сторону Наркомпрода). Но что же делать, если те (кивок в сторону Каменева), кто настрадался от голода, «проявляют величайшее нетерпение и требуют, чтобы мы хотя бы от времени до времени отступали от единственно правильной намеченной продовольственной политики». Полгода назад «нам пришлось пойти на полтора пуда», теперь приходится опять уступать, но (в сторону Наркомпрода) «мы основы своей продовольственной коммунистической политики отстоим и донесем их непоколебимыми до того времени, когда придет пора полной и всемирной победы коммунизма»[179].
