производственные процессы». Делать это кое-как, путем создания дорогостоящего «аппарата организованного насилия», не имеет никакого смысла, считает Богданов. Однако необходимость регулирования крестьянского хозяйства остается. Как это сделать?
Богданов рассуждает абсолютно логично, преодолевая испуг 1918 года и учитывая опыт 1919–1920 годов: «Середняк признал право государства брать то, что государству нужно. Это признание нужно использовать до конца. Систему продовольственных разверсток нужно построить не применительно к вероятным излишкам стихийно идущего производства, а применительно к тем заданиям, которые должны быть даны каждому с.-х. району, каждой волости, каждому хозяйству.
Не говорите хозяину, что ему сеять и как сеять; скажите, что вы у него хотите взять, обусловьте невыполнение этого требования „бичами и скорпионами“ в виде выполнения штрафных нарядов; заинтересуйте премией; покажите на примере совхоза, колхоза и на крестьянских полосах лучшие приемы выполнения заданий, и вы постепенно овладеете производственным планом сельского хозяйства… Рынок явится организующим хозяйство фактором в капиталистический период его развития. Рынок в его современной форме явится основным средством государственного регулирования и в переходный период»[493].
Вот так, мы имеем случай еще раз убедиться, как каждый всплеск военного коммунизма поднимал и волны новой экономической политики. Осинский и Богданов проявили себя как бы в качестве двух ипостасей того сложного и неоднозначного явления, которое именовалось — Троцкий. Ведь это Троцкий в своей мартовской записке в ЦК указал то противоречие между экономическими и принудительными методами развития сельского хозяйства, о которое будет биться государственная мысль в течение всего 1920 года. В этот период очередная задача экономического развития приносила с собой и варианты своего решения, и труд политика заключался в выборе между военно-коммунистическим и НЭПовским путем. Каждый из узловых моментов весны, лета и осени 1920 года мог стать поворотной точкой истории, но этого не случилось по ряду причин. Одна из них отражена в очередной статье Осинского, который, приняв вызов Богданова и аргументируя свою точку зрения, воспроизводит традиционные опасения, что «находятся товарищи, которые предлагают заменить продовольственную монополию продовольственным налогом», тогда у крестьянина появятся излишки и стимул больше производить и развивать свое хозяйство. Осинского страшат не излишки в руках крестьянина: расширение потребления и разведение скота «вполне укладывается в систему государственной монополии». Он боится, что свободные излишки — это будет курс на восстановление свободной торговли, и почему-то отождествляет этот курс с «крушением государственной принудительной заготовки в любой ее форме»[494] .
Такое рассуждение было бы вполне справедливым в 1918 года. Но всеми, в печати, на съездах, конференциях и где угодно признавался факт, что в 1919 года произошел перелом в сознании крестьян. Сам Осинский пишет об этом же: деревня признала продовольственные, трудовые и прочие государственные повинности[495]. То есть она признала бы и налог, она уже требовала его. Но призрак возрождающегося из свободной торговли ненавистного капитализма оказался сильнее самих материальных доказательств, и только залпы антоновщины и Кронштадта сумели прогнать его прочь.
Одной стычкой полемика Осинского и Богданова, разумеется, не закончилась. Выступал в «Правде» Осинский, печатался в «Экономической жизни» и Богданов, но мы далее не будем самостоятельно следить за их дискуссией, а лучше обратимся к любопытным наблюдениям современника.
В февральском номере за 1921 год «Вестника агитации и пропаганды» уже известный нам М. Кантор помещает статью «Причины и сущность регулирования крестьянского хозяйства», в которой подвергает критике идеи Богданова, высказанные, им в первой, сентябрьской статье, и прослеживает их дальнейшую эволюцию. Он отмечает, что в последующих статьях Богданов уже постепенно соглашается с проектом государственного регулирования сельского хозяйства, оговорок с его стороны становится все меньше и меньше и, наконец, в статье от 1 января 1921 года под заголовком «Декрет о великих обязанностях» Богданов уже активно поддерживает план вмешательства в крестьянское производство[496].
Несмотря на то, что изложение Кантора не исчерпывает всех нюансов позиции Богданова, несомненно, он точно уловил главное — эволюцию статей в «Экономической жизни» от оппозиции к признанию плана государственного регулирования. Партийный пропагандист подметил то, что по большей части ускользнуло от внимания историков, хотя полемика Богданова с Осинским неоднократно ими затрагивалась. Поэтому осталась нераскрытой причина эволюции Богданова, а это представляется более интересным и приводит к пониманию того, что произошла не просто дискуссия двух специалистов, а обнажился участок фронта скрытой борьбы двух экономических концепций.
Отметим прежде всего, что первая, наиболее критичная статья Богданова была помещена в «Экономической жизни» без всяких примечаний от редакции. Две последующие в декабре уже сопровождались сносками, что статья дискуссионная и редакция не согласна с автором. И далее, когда Богданов почти переходит к признанию точки зрения своего оппонента, вновь без сносок[497]. На наш взгляд, эти метаморфозы связаны с позицией, занятой редактором «Экономической жизни» Г. И. Круминым.
Крумин очень опасался разойтись с настроением руководства Совнаркома в процессе выработки решения по сельскому хозяйству. Сохранилась его записка, посланная в начале декабря секретарю Совнаркома Л. А. Фотиевой, где он пишет: «Сегодня в СНК рассматриваются два вопроса, по которым мне в газете подчас с большим трудом приходилось устанавливать известную линию: о с.-х. политике (проект Наркомпрода) и о едином хозяйственном] органе (расширение прав Совобороны и т. д.). Для меня, как для редактора, было бы страшно важно быть в курсе этих вопросов». И спрашивает о возможности присутствовать на заседании Совнаркома[498].
К этому времени в Совнаркоме ясно определилось положительное отношение к идее принудительного вмешательства в процесс крестьянского труда. Это же накладывает отпечаток и на ориентацию Крумина. Статьи Богданова в «Экономической жизни» с каждым разом все более отклоняются от первоначального направления. Как заметил Кантор, последняя статья уже почти полностью поддерживала план государственного регулирования. Но она же стала одной из капель, переполнивших чашу терпения Президиума ВСНХ. И тут требуется небольшое отступление.
В течение 1920 года позиция Крумина менялась. В «Экономической жизни» изначально было сильно влияние Президиума ВСНХ, и Крумин старался следовать его точке зрения. В январе, перед III съездом Совнархозов, он самолично писал, что «в деле заготовки продовольствия, основного сельскохозяйственного сырья придется, без сомнения, пойти комбинированным путем, а не только путем компродовской разверстки». И по окончании съезда, принявшего ларинскую резолюцию, передовица «Экономической жизни» призывала к скорейшему внедрению в продовольственную практику «тех новых методов и приемов работы, которые намечены съездом»[499]. Но в период подготовки к К партсъезду, по мере расхождения руководства ВСНХ с большинством ЦК и Лениным по вопросу о единоначалии и коллегиальности в управлении хозяйством, Крумин начинает посматривать через голову Президиума ВСНХ. Во время работы съезда он, наперекор Рыкову, провозглашает:
«Единоначалие во что бы то ни стало»[500].
В дальнейшем противоречия обостряются. Накануне II Всероссийского продовольственного совещания Крумин, по его же словам, «просаботировал» предложение ВСНХ о кампании против Наркомпрода и опубликовал передовицу с одобрением основ политики Наркомпрода и критикой ВСНХ в области заготовок сырья[501].
В начале осени в противостояние маленького редактора гигантскому ВСНХ открыто вмешивается Политбюро, которое на заседаниях 1 и 6 сентября обсудило вопрос о статусе и направлении «Экономической жизни». В результате Крумин обрел мощную поддержку, и в дальнейшем в газете откровенно получает приоритет материалы компродовской и военно-коммунистической ориентации. Произошли существенные изменения в статусе газеты. До № 201 (11 сентября) она выходила с титулом — газета ВСНХ и Народных комиссариатов Финансов, Продовольствия и Внешней торговли. С очередного
