Вот пошел он раз в сад и взошел на курган; вдруг видит, а у отца его по двору бегают детки. Он догадался, что то его братишки, заплакал да и пошел к жене. А она его спрашивает:
— О чем ты плачешь?
— Как же мне не плакать? У моего отца так весело, все мои братишки там по двору ходят. Я видел это с того курганчика, что в саду.
Вот она ему и говорит:
— Не плачь. Мы к отцу твоему убежим.
И трижды плюнула в доме, чтоб за нее слюна говорить стала. И пошли они.
На другой день ждал отец, ждал их снедать, а они не идут, пошел тогда сам звать, стал под дверьми и кличет, а слюна отвечает: «Погодите, сейчас приду!» Он подождал и опять кличет, а слюна опять отвечает, что приду, мол. Он рассердился тогда и велел ломать двери. Глядь — никого нету, и уж тогда так разгневался, что тотчас велел вдогонку верховых разослать, во все стороны. А царевич с женой уже далече!.. Вот приложила она ухо к земле, слушает, а погоня-то уже близко. Вот и говорит ему:
— Обернись ты дьяком, а я церковкой стану. И как будет тебя кто спрашивать, не видал ли, мол, где человека с женщиной, ты ничего не говори, а все читай.
Вот подъезжает гонец, вошел в церковку, увидал дьяка, спрашивает:
— Не видал ли ты где человека с женщиной?
А дьяк все читает.
Плюнул гонец да и назад поехал.
Вот пошли они опять. Отойдя далеко, опять царевна легла послушать: не едут ли за ними? И слышит — погоня уже близко! Говорит тогда Ивану-царевичу:
— Обернись ты пастухом, а я свиньей стану. И как будет тебя кто спрашивать: не видал ли где людей каких? Ты говори одно: «Я свинью пасу!» А больше ничего не сказывай.
Так и сделали. Приехал гонец. Расспрашивал и, ничего не дознавшись, плюнул да и назад поехал. Тогда они опять пошли, а отойдя стали слушать, не едут ли за ними? Вдруг слышат — сам царь едет. Она и говорит:
— А теперь будь ты окунем, а я речкой стану!
Так и сделали. Приехал отец, увидел, что ничего уже не поделаешь, разгневался и сказал:
— Так будь же ты три года речкою! — и домой воротился.
Вот начала речка говорить своему мужу:
— Ступай ты домой, там ты встретишь много своих братьев и сестер, но как бы они тебя не просили их поцеловать — ты их не целуй; а не то ты сразу меня забудешь.
Так он и сделал. Пришел домой и поцеловался только с отцом и матерью, а больше ни с кем, как его ни просили. Уже и третий год проходит, и вот однажды забыл он запереть на ночь хату, где ночевал. И вбежала к нему одна из сестер, увидела, что он спит, подошла тихонечко да и поцеловала его. Проснулся он и позабыл свою жену; а через месяц его сосватали и стали к свадьбе готовить. Вот в субботу, как стали уже свадебные «шишки» из теста лепить, пошла одна девка за водою к колодцу и только в него наклонилась, чтобы вытащить, глядь, — а там такая красавица-панна. Она вбежала в хату, всем рассказала, те пошли туда, да только уже ничего не было, а как вернулись в хату, то та самая уже в хате была.
— Я, — говорит, — пришла вам помочь «шишки» готовить.
Слепила двух голубков да и посадила их на окошко: и стали те голубки меж собой беседовать, а все так и удивились. Вот и молвит один голубь другому:
— А неужто ты забыл, как была я церковкой, а ты дьячком?
— Забыл, забыл!
— А ты разве забыл, как была я свиньей, а ты пастухом?
— Забыл, забыл!
— А неужто забыл, как была я речкою, а ты окунем, и как заклял меня отец, чтоб была я три года речкою, и я тебя просила.
чтоб ни с кем, ни с братьями, ни с сестрами не целовался, а не то меня забудешь?
И вспомнил тут Иван-царевич все, узнал свою жену, бросился к ней, стал ее целовать и просить отца, чтоб их по-своему обвенчали. Утекло с той поры много воды, а они все живут да хлеб жуют.
ТРЕМ-СЫН-БОРИС
Жили себе муж да жена. Вот вышли они раз в поле жать, а был у них маленький ребеночек; повесили они его в люльке на лесной опушке. Откуда ни возьмись — орел, схватил ребеночка и потащил в свое гнездо.
А жили в лесу трое братьев. Вышел один брат, слышит — кто-то кричит. Входит в хату и говорит:
— Братья! Кто-то кричит, голос человечий слышно. Пойдем-ка поищем!
Пошли и нашли ребеночка — мальчика, понесли его к попу и думают, какое бы ему имя дать. Придумали так: «Нас ведь трое братьев, назовем его Трем-сын-Борие». Ну, взяли его и втроем воспитали.
Подрос мальчик и просит:
— Хочу я от вас, отцы, уйти.
А они его спрашивают:
— Что ж тебе дать за то, что ты работал у нас?
— Не хочу я, — говорит, — от вас ничего, дайте мне только жеребеночка.
— Что ж ты, сын, с жеребеночком будешь делать? Бери больше.
— Нет, — говорит, — не хочу, дайте мне маленького жеребеночка.
— Ну, бери!
Взял он и пошел. Идет по лесу, видит — что-то светится. Надо подойти узнать.
— Ах, кабы ты меня, жеребеночек, хоть бы малость подвез! (Он, вишь, все пешком шел, заморился, а жеребенок-то малый еще.)
— Э, Трем-сын-Борис, повремени маленько, — ответил жеребенок. — Я тогда сам тебе скажу, когда на меня садиться.
Подошли туда, где светилось, глядь — а там перо Жар-птицы, Вот Трем-сын-Борис и говорит:
— Возьму я это перо.
— Нет, — говорит жеребенок, — не бери, это перо не простое, а всем перьям перо, возьмешь — горе узнаешь.
А он все-таки взял его. Дошли до царского дворца — нанялся Трем-сын-Борис к царю в конюхи. А были там такие лошади, что на них только навоз возить, — вот его и назначили тех лошадей чистить. Вот он их тем пером и почистил, стали они сиять.
Все тому дивуются, а те лошади, что царю запрягали, стали ему неугодны, стали ему тех запрягать, что навоз возили. Сильно полюбил царь Трем-сын-Бориса и начал его допытывать.
— Какой, — говорит, — ты на коней счастливый! Слово, должно быть, знаешь, что они такие красивые стали?
А Трем-сын-Борис божится, что ничего-де не знает.
Вот конюхи стали за ним следить и донесли царю, что есть мол, у него перо Жар-птицы.
— Он, — говорят, — может не только перо Жар-птицы достать, а и самую Жар-птицу добыть.
Вот царь и зовет его к себе:
— Что, Трем-сын-Борис, достал ты с Жар-птицы перо?
— Достал, — говорит.
— Так достань мне и Жар-птицу. А не достанешь — мой меч, а твоя голова с плеч!
Идет Трем-сын-Борис к своему коню и плачет.
— О чем, Трем-сын-Борис, плачешь? — спрашивает жеребенок.
— Да как же мне не плакать, если царь задал мне загадку, что ни мне, ни тебе не отгадать.
— Ну, что! — говорит. — Я ж тебе говорил: не бери пера, а ты меня не послушал. Ну, не тужи. Поди
