том, что она рассказала о нем.
Я взглянул на Базза. Он сидел прямо в напряженной позе, большой палец его правой руки, лежавшей на штурвале, касался кнопки вызова внутренней связи. Его состояние внушало мне тревогу; цель вот-вот должна была оказаться под нами, и мне следовало поддержать Мерроу в эти минуты – пусть он, а не я руководит бомбометанием. Самое большее, на что я был способен, – это хотя бы вот так выполнять условия жалкого компромисса, заключенного с самим собой.
– Давай, Макс! Пошевеливайся, – приказал Мерроу. – Не забудь, тебе надо ввернуть взрыватели в свои бомбы.
– Не мешай, дай закончить, – отозвался Макс. В таком тоне члены нашего экипажа обычно не разговаривали с Мерроу. Во всяком случае, они тут же получали в ответ хоть одно словечко.
Но на этот раз ответа не последовало. Мерроу сидел все в той же напряженной позе, неподвижно и прямо, словно палку проглотил, и молчал.
Я решил, что ему станет лучше, если он сам поведет самолет.
– Базз, может, ты снова возьмешь управление на себя? Мы почти над целью.
Часы показывали две минуты четвертого – до исходной точки оставалось шесть минут.
Мерроу молча последовал моему совету.
Макс закончил проверку и, связавшись со мной, попросил ввернуть взрыватели. Я, конечно, знал, как это делается; все мы должны были уметь заменять друг друга, поскольку, как говорил Мерроу, занимались мужским делом и каждый из нас мог в любую минуту отправиться на тот свет.
Я ответил: «Хорошо», и только тогда сообразил, на что соглашаюсь: подготовить бомбы, которые понесут смерть.
Отстегивая ремни и все остальное, я думал, как пойду сейчас в бомбоотсеки, потолкаюсь там для вида и вернусь. И никто никогда не узнает, что я не ввернул взрыватели.
– Как устанавливать? – спросил я.
Он объяснил.
– Есть, – с напускной бодростью ответил я.
Я пробрался на трап в бомбоотсеке, все еще не решив, как быть. Времени на размышления не оставалось. Мысли одна за другой проносились у меня в голове: долг, «не убий», Гитлер, Дэфни, месяцы обучения, сон, в котором мне приснился Макс, радиоотсек «Дома Эшер», красная вспышка ракеты, грохот разрывающихся бомб – то, что обожал Мерроу, смерть отца Дэфни, пытающегося спасти раненых, восковой Нельсон, горящий парашют…
Я увидел рот. (Закрыв глаза, я прислонился лбом к перегородке в передней части бомбоотсека, чувствуя, как отдается в моем теле вибрация самолета). Рот Дэфни, произносивший слова о долге каждого из нас…
Я обнаружил, что торопливо ввинчиваю взрыватели в бомбы. Мне предстояло ввернуть десять взрывателей.
Я вернулся на свое сиденье и едва успел подсоединиться к внутренней связи, как Клинт Хеверстроу объявил, что мы находимся в исходной точке.
В ответ Нег Хендаун фальцетом, со свойственной ему фиглярской бодростью, объявил:
– Говорит стюардесса Фифи. Мы приближаемся к Ньюарку. Пожалуйста, пристегнитесь ремнями и не курите. Благодарю вас-с-с!
– Заткнись, Негрокус! – послышался чей-то голос, быть может, Фарра.
Тут уж Мерроу вышел из своего оцепенения и с внезапной вспышкой гнева, пронзительным, раздраженным голосом потребовал прекратить болтовню.
Действительно, до захода на цель оставались считанные секунды; все застегнули привязные ремни на тот случай, если близкие разрывы зенитных снарядов начнут щвырять машину из стороны в сторону.
В исходной точке самолеты перестроились и разошлись по звеньям; такое построение позволяло каждому из них подойти к цели заданным зигзагообразным курсом, не мешая другим. Самолеты должны были сбросить бомбы по сигналу ведущего бомбардира своего звена в тот момент, когда от ведущего самолета авиагруппы отделится первая бомба. После того как бомбы будут сброшены, все группы – снова по заданным маршрутам – следовали к пункту сбора и перестраивались для обратного полета.
Брандт работал молча, и мне казалось, что он спокойно делает все, что требуется, однако Базз принялся подгонять его, выкрикивая то один, то другой ехидный вопрос.
В исходной точке мы включили автопилот, предоставив Максу возможность вести машину по бомбоприцелу; из-за безделья и невозможности чем-нибудь заняться Мерроу постепенно распалил себя до предела.
На полет от исходной точки до рубежа бомбометания нам требовалось восемь минут, а летели мы так, чтобы по мере возможности уйти от зенитного огня заданным зигзагообразным курсом – тридцать секунд прямо, поворот на пятнадцать градусов влево – еще тридцать секунд, поворот на тридцать пять градусов вправо – сорок секунд, и так далее, пока не выходили на действительный боевой курс за семьдесят секунд до сброса бомб.Истребители не появлялись, но зенитный огонь доставлял нам немало беспокойства. В течение всего этого времени Макс держал нас на автопилоте, а Мерроу кричал все громче и громче.
Когда нам оставалось около трех минут, Макс наконец взорвался.
– Послушай, Базз, заткни ты свое хайло! – зло оборвал он Мерроу. – У меня все в порядке. Отбомбимся не хуже других, если оставишь меня в покое.
Позже, мысленно возвращаясь к пережитому, я понял, что в тот день мы бросили вызов Мерроу: вызовом было мое поведение во время предполетной подготовки, поведение Лемба в эпизоде с ручкой настройки, испуг Малыша Сейлина, обратившегося к Хендауну, а сейчас, уже во второй раз, резкий тон Макса.
