– Эй! Нам нужен шоколад! – заорал он.
– Тоже мне цаца! – отозвался водитель.
– Я должен получить шоколад, – потворил Базз.
– Вот и обратитесь к генералу Арнольду, – посоветовал водитель. – Уж Хеп Арнольд, наверно, не против того, чтобы его мальчики лакомились шоколадом.
– Черт бы вас побрал, сержантов! – крикнул Мерроу. – Вечно вы умничаете.
Я подумал, что он сейчас бросится к водителю и стукнет его.
– Кроме того, – так же дерзко продолжал водитель, – время вылета откладывается на сорок пять минут, до восьми пятнадцати.
– …из-за плохой погоды, – добавил Хендаун, подражая бабьему голосу водителя.
– Вот так новость, черт побери! – воскликнул Мерроу.
– Но и это не все, – заявил водитель и, выключив мотор, некоторое время возился с рычагом переключения скоростей. Он знал, как выматывать душу из людей, особенно таких падких на всякие слушки, как Мерроу. Наконец он снизошел: – Мне шепнули, что начальство решило отказаться от всех отвлекающих операций. – И, нахально скосив глаза на Хендауна, добавил: – Из-за плохой погоды. – Водитель включил мотор, круто, едва не опрокинув машину, обогнул площадку и умчался.
Мерроу сорвался с места и разразился потоком ругательств в адрес штаба авиакрыла – единственное, что он ненавидел еще больше, чем сержантский состав. Намерение штаба послать нас в глубокий рейд без сопровождения истребителей, отказ от отвлекающих налетов для обмана этих колбасников… Тирада Базза состояла из нецензурных выражений.
Сбившись в кучку, люди ворчали, обменивались шутками, называя друг друга странными прозвищами: Допи, Негрокус, Батчер, Слоп-Джар, Джагхед, Ром-Буги, но вскоре разошлись и проводили оставшееся время, кто как мог. Батчер Лемб, Прайен и Сейлин забрались в самолет и возились с пулеметами; я видел, как Макс Брандт с ручным фонариком ищет что-то в «теплице», напоминая бродягу, случайно забредшего в помещичью усадбу, а Базз ударами ноги проверяет огромные пневматики; в этом у него заключалась проверка. Я слышал, как Брегнани, Фарр и Мерроу зубоскалили по адресу каких-то дамочек и как Брегг заявил, что вообще Сан-Франциско сущий рай для бабников.
– Вы знаете, – рассказывал он, – тамошние девчонки большие любительницы поамурничать. Отбою от них нет. Стоит вам остановиться на ночь в гостинице, как бабье тут же выстраивается в очередь со своими койками на спине.
Позже Базз прошел по краю летного поля до следующей зоны рассредоточения, и я слышал, как он крикнул Стеббинсу, своему левому ведомому в предстоящем рейде: «Эй, Стеб!»; Стеббинс что-то сказал, и Мерроу заорал: «Послушай, сукин сын, ты должен мне четыреста семнадцать бутылок коак-колы!» Это после картежной игры. Я не разобрал приглушенного туманом ответа Стеббинса. Негрокус Хендаун просунул в открытый бомбовый люк голову и плечи и с помощью фонаря проверял в темноте надежность креплений. Я слышал, как он характерным для южных негров речитативом басил:
Мама зовет меня кусочком сахара,
Папа – сладким печеным яблочком,
Ах, мама, мама, разве не стыдно,
Что меня не зовут Снежком?
Я вывернул парусиновый чехол от мотора внутренней, сухой стороной, бросил его на траву и лег; как ни глупо, я продолжал возмущаться Мерроу. Наверно, меня приводило в ярость, что я так обманулся в нем, в начале нашего знакомства он казался мне просто счастливым животным. При первой же встрече меня поразила его необычайная жизненная сила, проявляющаяся то в чрезмерной разговорчивости, то в неожиданной сдержанности, сила, которая переполняла его, как воздух – туго надутый пневматик. Впервые я увидел Мерроу в зале сборного пункта базы Спеннер-филд, где формировалась наша авиагруппа. Я стоял в кучке людей, окружавших майора Бейрна, когда в зал вошел Базз; он двигался своеобразной походкой, при каждом шаге приподнимаясь на носки, как человек, который хорошо танцует танго, но чувствует себя неловко, понимая, что за ним наблюдают. Он был не старше двадцати четырех – двадцати пяти лет, и я, человек низкорослый, щуплый и с завистью относившийся к высоким людям, почти безошибочно определил его рост и вес – шесть футов и полдюйма и сто девяносто пять фунтов; я мог бы заработать кучу денег на сельских ярмарках, угадывая рост высоких людей. Базз обладал грудью кентавра, головой государственного деятеля, большими руками верхолаза или матроса и маленькими ногами в изящных коричневых полуботинках. Его безобразное квадратное лицо ни на минуту не оставалось неподвижным, и эту игру мускулов можно было принять за смену мыслей. Майор Бейрн представил его каждому из группы – нас было человек семь, и я помню, что, когда подошла моя очередь, он взглянул на меня сверху вниз, как на первоклассника; после церемонии представления Базз с живостью заметил: «Рад с вами познакомиться, джентльмены. Но джентльмены ли вы?» Его лицо внезапно расплылось, он гулко захохотал, плечи у него тряслись так, что и нам показалось, будто он сказал нечто смешное, и мы тоже засмеялись. Потом майор Бейрн сообщил, что лейтенант Мерроу, бывший летчик-испытатель фирмы «Майлдресс эйркрафт», знаменит своими отчаянно смелыми пике с включенными двигателями, а Базз заявил: «Ерунда, сэр. Они боялись, что не выдержит обшивка, но я не повредил ни одной из этих „птичек“. А я пытался. Клянусь, я пытался!»
На маленьком столике в конце офицерской столовой номер два в Пайк-Райлинге лежала конторская книга с надписью, сделанной на верхней корке, на куске клейкой ленты: «Едальный дневник. Записывайте все предложения, рекомендации, замечания о плохом или хорошем обслуживании, а также все ваши оскорбления в дарес начальника столовой». Летчики записывали сюда, кому что взбредет: «Нужно готовить фруктовые торты с начинкой»; «Мороженое к пирогу со сливочным заварным кремом улучшило бы питание на сто процентов»; «Предлагаю вывесить в столовой или раздавать на руки посетителям краткую памятку о том, как следует вести себя офицеру». Запись бисерным почерком гласила: «Поехали-ка домой». Только одна из записей была помечена инициалами; она относилась к концу марта, когда Мерроу был еще совсем новичком и не участвовал ни в одном рейде; конечно, инициалы эти были У. – С. М., что означало Уильям Сиддлкоф Мерроу; перед инициалами Базз заглавными буквами размашисто написал: «Я хочу побольше бифштексов».
Одно время часто можно было видеть, как Мерроу, установив в изголовье своей кровати доску, мечет в нее стрелки; стоя на пороге в мокрой от пота сорочке с засученными рукавами, он играл сам с собой, осваивая только что открытую им игру; каждое удачное попадание вызывало у него возглас одобрения, каждый промах – смех. Какая бы новая игра ни появлялась в те времена, Базз становился ее пылким поклонником и не охладевал до тех пор, пока ему не надоедало выигрывать: джин-рамми, триктрак, канаста,
