что все это кончилось. Их отношения начались с невинной дружбы, но с течением времени превратились во что-то противоестественное, смешное, и даже, можно сказать, трагическое, а вернее, и то и другое сразу. Валерия это давно поняла, а он — нет.
— Отто бывал у вас, когда вы жили в Хайдельберге?
— Три раза, — сказала Хельга Андерс, невольно содрогнувшись. — Он просил Валерию вернуться. Уже тогда я заметила, что он очень изменился. Даже глаза потемнели. Во время первого своего визита он был спокоен. Во второй раз явно нервничал. А когда появился в третий раз, обрушился на Валерию с оскорблениями. Я взяла его за руку и увела из квартиры. Мне кажется, в день их разрыва с Отто что-то случилось, — сказала она. — По-моему, он свихнулся. Психиатр это сразу определил бы.
— Что же произошло после его третьего посещения?
— К нам Отто больше не приходил, но продолжал всюду попадаться на глаза Валерии. Постоянно. Они не разговаривали, но она все время видела его. Сначала Валерия ничего мне не говорила, но потом рассказала. «Я сегодня столкнулась с Отто, — сообщила она однажды. — Шла на занятия и увидела его на углу улицы, он стоял там, как истукан». Через несколько дней она прибежала в страшном смятении и заявила: «Он сидит в библиотеке». Потом Отто появился в ресторане, в котором мы обычно обедали. Однажды ночью я проснулась и увидела, что кровать Валерии пуста. Я поднялась и нашла ее в гостиной, бледную, испуганную. Было около полуночи. Валерия вдруг прошептала, что Отто стоит на улице под окном. Будто бы стоит под фонарем, опираясь на свою трость и уставившись вверх, на ее окно. Я выглянула — на улице ни души. Я подумала, что, может быть, Валерии приснился кошмар, спросила ее, но она отрицательно затрясла головой. По ее словам, она засиделась допоздна над книгой и вдруг увидела луч света, который скользнул по окну. Похоже, что это был свет от карманного фонаря. Валерия подошла к окну, посмотрела вниз и увидела Отто. Я возмутилась и сказала, что этого так оставить нельзя. Надо пойти в полицию и все рассказать, в том числе и об угрозах Отто. Но Валерия отказалась. «Я не могу этого сделать», — сказала она. Я поняла, что она не хотела скандала, щадила Отто, а может быть, просто робела и не желала никому рассказывать об Отто и своих взаимоотношениях с ним. После этого случая Валерия с каждым днем становилась все нервознее. Бывали дни, когда она не осмеливалась даже выходить на улицу, а ночью не могла уснуть. Я уже начала подумывать, не пойти ли мне самой тайком от Валерии в полицию. И тут она исчезла. Я пыталась разыскать ее, но тщетно. Хофер, слуга в замке, сказал, что они тоже ничего о ней не знают. Затем я получила открытку из Берлина, а чуть позже письмо, полное планов, но настолько фантастических, что я немедленно упаковала чемодан и помчалась в Берлин. Валерия была совершенно спокойна, когда мы встретились с ней в отеле. Она была бледной, осунувшейся, но голос у нее был бодрый. «Он больше не будет меня преследовать. Ему стало трудно ходить… Надеюсь, теперь он оставит меня в покое». Потом Валерия рассказала, что устроилась работать в журнал мод. Я пробовала уговорить ее вернуться в Хайдельберг и обратиться там в полицию. В университете я советовалась со студентами- юристами, и те сказали, что в кодексе законов существует статья, предусматривающая наказание за шантаж. Я рассказала об этом Валерии, но она и слушать ничего не пожелала. «Я хочу все забыть», — твердила она. Валерия предложила мне тоже переехать в Берлин, чтобы мы могли вместе выпускать новый журнал мод. У нее был такой счастливый вид и она строила такие оптимистичные планы, что спорить с ней было просто невозможно. Мы распрощались, и я уехала домой. Это была наша последняя встреча.
— Потом она еще писала вам?
— Да, из Берлина я получила от нее несколько писем. А потом она замолчала. Я узнала, что она уехала. Никто не знал, куда. Я звонила знакомым, звонила ее брату Филипу, но никто ничего не мог сказать. Я надеялась узнать что-нибудь из газет. Думала, может быть, она уехала работать в Париж, Лондон или Нью-Йорк. Валерия имела настолько большой успех как манекенщица, что этого вполне можно было ожидать. Я покупала журналы мод, но ни в одном из них не нашла ее фотографии. Я со страхом спрашивала себя, неужели Отто фон Далау нашел Валерию и в Берлине и начал повторять те же фокусы, что и в Хайдельберге. Мне опять пришла мысль обратиться в полицию, но учебный год подходил к концу, надо было думать об экзаменах, а затем… Ну, знаете как это обычно бывает: вы хотите что-то сделать, но все откладываете и откладываете, время не ждет, оглянешься — год уже пролетел.
— У вас не сохранились письма, которые Валерия посылала вам из Берлина?
— Кажется, сохранились. Я ведь скопидомка, ни с чем не могу расстаться. Пойдемте, письма у меня дома. Это в другом крыле здания.
Когда они шли по коридору, Хельга Андерс осторожно спросила:
— Вы подозреваете кого-нибудь?
— Четыре человека утверждают, что вечером в день убийства видели Отто в отеле.
— Боже милостивый! — прошептала она. — Вот оно что… Ну, почему я не сходила тогда в полицию! Друзья считают меня энергичной, деловой женщиной, считают, что я могу выполнить любой задуманный план, не останавливаясь ни перед чем, а я, когда речь идет действительно о важном деле, иной раз ничего не делаю. Вот и тут сначала медлила, а потом и вовсе обо всем забыла.
Ее глаза наполнились слезами.
— Не надо спешить с выводами, — сказал Пьер. — Я не могу с уверенностью утверждать, что Валерию убил Отто фон Далау: есть люди, которые видели его вчера вечером в Ландсберге, и не только видели — сидели с ним за одним столом.
— Как это могло быть! — удивленно воскликнула Хельга Андерс.
— Этот вопрос интересует и нас.
Хельга Андерс открыла темно-голубую дверь. Они вошли в весьма современный апартамент, в котором все: пол, стены, мебель — были белого цвета, за исключением огромного темно-голубого ковра на стене да нескольких абстрактных — также в темно-голубых тонах — картин. Хельга Андерс указала на них рукой и иронически улыбнулась.
— Идея одного из наших гениев дизайна. Он изобразил здесь появление на свет куриного яйца. Там вдали, видите ли, пеструшки, которые кладут яйца, весело кудахтая. Хотя догадаться об этом нормальному человеку невозможно. Пока вы любуетесь картинами, я накрою на стол. Найдите себе в баре напиток по вкусу. Все, что считается сегодня шиком, там есть. Сама я не пью — не люблю спиртных напитков.
Она скрылась за дверью и вскоре вернулась с большой коробкой, перевязанной розовой лентой.
— Вот посмотрите, — сказала она, взявшись за ленту. — Разве не трогательно? Я коплю письма с шестнадцатилетнего возраста.
Пока она открывала коробку, Пьер спросил:
— У Валерии был постоянный поклонник, когда вы учились в Хайдельберге?
— У нее их было столько, что я сходила с ума от зависти. Ни один мужчина не смотрел на меня, когда мы бывали с ней вместе, а если кто-нибудь и смотрел до ее прихода, то сразу же забывал обо мне, как только она появлялась.
— Валерия отдавала кому-нибудь предпочтение?
— Нет, мы обычно проводили время в больших компаниях.
— Может быть, она уединялась все-таки с кем-нибудь из своих поклонников?
— Был один, который особенно усердно ухаживал за Валерией, но оказалось, что он женат. Меня это встревожило, но, к счастью, этот женатый ловелас не понравился Валерии. Собственно говоря, я не имела права читать ей мораль: я ведь сама в то время каждый уик-энд проводила с женатым мужчиной. С тех пор я специализируюсь только на знакомствах с женатыми, — с грустью заключила она, — но мне очень не хотелось, чтобы такой роман возник и у Валерии. — Хельга Андерс печально улыбнулась. — Еще за ней ухаживал студент-медик из Кобленца. Валерия и его отвергла. Студент был чрезвычайно оскорблен, с той поры старался не замечать нас, когда проходил мимо, — вышагивал, словно аршин проглотил, глядя в пространство. Был еще студент, который часто забегал к нам как бы мимоходом и рассказывал, какие кутежи у них бывают, какие пирушки они закатывают, и уходил, не пригласив нас. Видимо, он хотел дать нам понять, какие радости нас ждут, если Валерия примет его ухаживания. А кто-то из ее незадачливых поклонников пустил сплетню, будто мы занимаемся проституцией. Был среди ее поклонников и скандалист. Двое молодых людей из нашей компании смотрели на Валерию преданными собачьими глазами. Такие смешные, сидели обычно молча рядышком: точь-в-точь щенки кокер-спаниеля. Ну, а потом было еще несколько спортивных парней, эти годились только для танцев.
Хельга сказала с сожалением:
