нужны были не изнеженные красавчики, а люди работящие и крепкие — конюхи и волопасы. Да и тех, когда они стареют, следует, по его мнению, продавать, чтобы даром не кормить. Вообще он полагал, что лишнее всегда дорого и что если за вещь, которая не нужна, просят хотя бы один асе, то и это слишком большая цена. Он предпочитал покупать такие участки земли, на которых можно сеять хлеб или пасти скот, а не те, которые придется подметать и поливать», т. е. поля и луга, а не ухоженные сады.
«Кто называл это скряжничеством, кто с одобрением думал, что он хочет исправить и образумить других и лишь с этою целью так резко ограничивает во всем самого себя. Но мне то, что он, выжав из рабов, словно из вьючного скота, все соки, к старости выгонял их вон и продавал, — мне это кажется признаком нрава слишком крутого и жестокого, не признающего никаких иных связей между людьми, кроме корыстных. А между тем мы видим, что доброта простирается шире, нежели справедливость. Законом справедливости мы, разумеется, руководимся лишь в отношении к людям, что же до благодеяний и милостей, то они, словно исторгаясь из богатейшего источника кротости душевной, проливаются иной раз и на бессловесных тварей».
Плутарх, думавший таким образом, был греком и жил почти на 300 лет позже Катона. Перечислив несколько примеров обращения своих соотечественников с животными, он приходит к следующему выводу:
«Нельзя обращаться с живыми существами так же, как с сандалиями или горшками, которые выбрасывают, когда они от долгой службы прохудятся и придут в негодность, и если уж не по какой-либо иной причине, то хотя бы в интересах человеколюбия должно обходиться с ними мягко и ласково. Сам я не то что одряхлевшего человека, но даже старого вола не продал бы, лишая его земли, на которой он воспитался, и привычного образа жизни и ради ничтожного барыша словно отправляя его в изгнание, когда он уже одинаково не нужен ни покупателю, ни продавцу. А Катон, точно бахвалясь, рассказывает, что даже коня, на котором ездил, исполняя обязанности консула и полководца, он оставил в Испании, не желая обременять государство расходами на перевозку его через море. Следует ли приписывать это величию души Или же скаредности — пусть каждый судит по собственному убеждению. Но в остальном этот муж заслуживает величайшего уважения своей редкою воздержанностью».
Катон, хладнокровно отделывавшийся от старых и ослабевших рабов, не менее расчетливо следил и за тем, чтобы уход за ними был не хуже, чем за животными, с тем чтобы труд их приносил прибыль. Содержание рабов Катоном также подробно описывает Плутарх:
«У Катона было много рабов из числа пленных; охотнее всего он покупал молодых, которые, подобно щенкам или жеребятам, еще поддаются воспитанию и обучению. Ни один из рабов никогда не появлялся в чужом доме иначе как по поручению самого Катона или его жены. На вопрос: «Что делает Катон?» — каждый неизменно отвечал: «Не знаю». Слуга должен был либо заниматься каким-либо полезным делом по хозяйству, либо спать. И Катон был очень доволен, если рабы любили поспать, полагая, что такие люди спокойнее, чем постоянно бодрствующие, и что для любого дела более пригодны выспавшиеся вволю, чем недоспавшие. Он считал, что главная причина легкомыслия и небрежности рабов — любовные похождения, и потому разрешал им за определенную плату сходиться со служанками, строго запрещая связываться с чужими женщинами.
Вначале, когда он был еще беден и нес военную службу, он никогда не сердился, если еда была ему не по вкусу, и не раз говорил, что нет ничего позорнее, чем ссориться со слугою из-за брюха. Но позже, разбогатев и задавая пиры друзьям и товарищам по должности, он сразу же после трапезы наказывал ремнем тех, кто плохо собрал на стол или недостаточно внимательно прислуживал гостям. Он всегда тайком поддерживал распри между рабами и взаимную вражду — их единодушие казалось ему подозрительным и опасным. Тех, кто совершил злодеяние, заслуживающее казни, он осуждал на смерть не раньше, чем все рабы согласно решали, что преступник должен умереть».
Бесчеловечное обращение взяло верх с тех пор, как домовладыка перестал жить вместе со своими сельскими рабами, что в свою очередь было вызвано увеличением размеров хозяйств и отсутствием их владельцев там, где, собственно, и производилась продукция. С римскими методами возделывания огромных сельскохозяйственных площадей при помощи большого числа рабов мы хорошо знакомы по специальным работам Катона и римского ученого Варрона (116-27 гг. до н. э.), написавшего среди прочего и книгу «О сельском хозяйстве». Наибольшую прибыль рабовладельческое хозяйство приносило в случае, если землевладелец мог организовать максимально отрегулированный трудовой процесс, при котором под присмотром наименьшего числа надсмотрщиков трудилось наибольшее количество рабов, которые по необходимости могли быть легко переброшены на другие работы и, в отличие от свободных, не могли нанести ущерб производству отказом от работы, уходом или поступлением на военную службу.
Если раб не годился для работы в доме, его отправляли в село, под строгий присмотр раба- надсмотрщика, под началом которого находилось достаточно большое число таких же несвободных сельскохозяйственных рабочих. Он же, довольно часто заботясь лишь о собственном благосостоянии, обкрадывал как господина, так и рабов, с одной стороны, укрывая доходы, а с другой — присваивая «трудодни», положенные работникам.
Постоянный страх перед наказанием удерживал рабов от возмущения, однако, как показывает опыт, плохое и жестокое обращение с ними делало их еще более строптивыми и опасными. И если некоторые разумные хозяева и проявляли гуманность и мягкость по отношению к рабам, то толку от этого было не так уж много. В общем и целом масса рабов считалась ненадежной. Так что если рабы обворовывали и обманывали хозяев, стремились во что бы то ни стало урвать кусок получше и выбалтывали все увиденное и услышанное, то причиной тому был не характер рабов, а скорее несправедливость самого рабства.
С другой стороны, подобные проступки лишь укрепляли недоверие хозяев и управляющих, видевших в подобных случаях очередной повод для ужесточения наказаний. Рабовладельцы ни на йоту не доверяли людям, принадлежавшим им целиком и полностью, но тем не менее возмущались всякий раз, когда закабаленные бесправные массы восставали против своей участи.
Содержание людей в каморках или эргастулах латифундий было, конечно, достаточно бесчеловечным, однако огромному числу рабов в большей части Италии приходилось еще хуже: как мужчин, так и женщин часто клеймили или наполовину обривали им голову, заковывали в кандалы и на ночь запирали в хорошо охраняемых, иной раз и подземных эргастулах, откуда бежать было практически невозможно.
В ужасных условиях работали и умирали рабы в каменоломнях (к этому наказанию позднее приговаривали и христианских мучеников). Римский поэт Лукреций Кар (96–55 гг. до н. э.) писал:
Если сельскохозяйственные рабы были отдалены от отсутствующего хозяина, то домашние рабы находились ближе к своему господину, однако и их судьба достаточно часто оказывалась плачевной.
Исключения лишь подтверждают правило: в Риме конечно же были и образованные рабы, хозяева которых относились к ним как к друзьям — с уважением и любовью. Пример тому — личный секретарь Цицерона Тирон, что многократно подтверждается письмами Цицерона. В особо тесные отношения с хозяевами в первую очередь вступали врачи. Именно такой врач по имени Алексион был другом Цицерона.
Лишь тот, кому хозяин оказывал доверие и назначал надсмотрщиком или поручал собственное дело, или же тот, чьи связи с господином были особенно тесными, как, например, у дворецкого или секретаря, — лишь они могли завоевывать более свободное и влиятельное положение, и то конечно же в соответствии с мерой собственной деловитости и умением пользоваться недостатками хозяина. К рукам такого «раба» прилипали и изрядные суммы денег, ибо всякий желавший получить доступ к важному хозяину в первую
