«дипломат» бумаги.
Михаил склонился над Ириной.
– Оставь ее, – проворчал нотариус. – Кровища изо рта хлыщет. Живая еще, но сдохнет с минуты на минуту, не очухается уже.
– Антоныч, что же делать? Нас Коза по головке за это не погладит. Может, подпись подделаем, и все дела? Ты же у нас спец по этому делу.
– Хочешь под эшафот нас подвести? Девку надо было ловить, тупой ублюдок! Теперь поздно пить боржоми. Сейчас она сюда толпу ментов приведет. На меня нечего стрелки переводить. Сам будешь с Козой разбираться, – ядовито заявил нотариус. – Это ты ногами дрыгал. Я тебе говорил, чтобы завязывал с наркотой. Совсем с катушек съехал, паразит.
– Антон Петрович, я три дня в завязке – вот тебе крест! Не виноват я. Ясно же, что тетка все просекла. Пугнуть ее хотел. Подумаешь, пару раз ногой шибанул. От этого не умирают. У тетки с сердцем тухляк. Я же не знал, – оправдывался Михаил. Никакого сочувствия в голосе, только страх за свою шкуру. Он опять над ней склонился. Ирина из последних сил собралась и плюнула ему в морду. Залепин набычился, сжал руку в кулак, размахнулся для удара.
– Оставь ее – сказал! – рявкнул Антон Петрович. – У нас три минуты, чтобы все подчистить и бабки найти. Коза сказала, что тетка сняла со счета лимон. Хоть что-то, не с пустыми руками же возвращаться. Ищи бабки, я отпечатки сотру. А девка никуда от нас не денется.
Залепин натянул резиновые перчатки и заметался по комнате, роняя книги и выдвигая ящики стола. Антон Петрович методично, без суеты, стирал следы их присутствия.
– Не парься по поводу инвалидки, – вступил в разговор Михаил, простукивая стены и пол. – Она же слепая!
– Слепая – не глухая и не немая, – проворчал старик. – Лишние свидетели нам не нужны.
– Да что она может знать? Рассказать следователю про некую Людмилу Петровну, которая обещала от слепоты ее вылечить? Или про то, что мамаша пыталась квартиру в залог оформить и ссуду на лечение от слепоты взять в неизвестной конторе? Таких контор сейчас как грязи. На каждом столбе объявы висят. Ментяры ленивые, прошерстят несколько ближайших офисов и дело закроют. К тому же у Козы в этом районе половина легавки куплена. Мы первые об этом узнаем и меры примем.
– Меры он примет... Как был дураком, так и помрешь! Во-первых, девка мое имя могла слышать. Во- вторых, Коза на квартиру эту конкретные виды имеет. Глупо отказываться от роскошной хаты, когда единственной владелицей жилплощади скоро станет слепая инвалидка. Если все утрясется, возьмемся за нее всерьез. Никуда не денется. Но искать ее надо по-любому. Меня эта Маня беспокоит. Откуда она взялась? Коза говорила, что никаких близких контактов у тетки нет. Живет отшельником, работает на дому сразу на несколько фирм, с работодателями только по делу общается, близко к себе никого не подпускает, замкнута, зациклена на дочери, только ею и живет, родственников нет. Телефон забери у бабы. Прошерстим список контактов, выясним, кто такая Маня и представляет ли опасность для нашего предприятия. Подозреваю, что она живет в этом подъезде, соседка. Больно быстро слепая скрылась. Где-то рядом она, чую.
– Сдалась тебе эта Манюня! – разозлился Залепин. – Девка по-любому вернется сюда, никуда не денется.
– По-любому ты тупой! Девка одна осталась, но у нее есть некая Маня, которой она доверяет. Это плохо. Представь на минутку, что эта дама на квартирку тоже варежку раззявит. Кто-то же должен ухаживать за слепой. Пропишется здесь, и все – уплывут хоромки. Нельзя этого допустить. Короче, ищем Маню и девку. Проясним все, а там видно будет, что делать. Девку из рук выпускать нельзя. При благоприятном раскладе дадим ей пожить, пока в права наследства не вступит. Потом вынудим подписать договор пожизненного содержания и отправим на покой. Несчастные случаи происходят с инвалидами по зрению нередко. Под машину попадают бедняжки, из окон падают. Однако Коза – баба осторожная, может так статься, что пожертвует этой хатой ради спокойствия, и девку придется убрать немедленно.
– Щас прям. Коза своего не упустит. Уж больно она на эту хату запала, – отозвался Залепин из прихожей. – Говорил я ей – не наши это клиентки! Не послушала. Нет, ни хрена! Куда же она бабки дела, сволочь? Может, на кухне поискать? Бабы любят по крупам деньги рассовывать.
– Некогда! Надо валить. Шут с ним, с миллионом. Эта квартира стоит в десятки раз больше. – Нотариус вышел в прихожую.
Ирина с облегчением выдохнула. Негодяев удалось перехитрить. Ее девочка спасена. Даст бог, сообразит, что делать дальше. Обязательно сообразит! Алешка умница. Солнышко. Чудо. Самая лучшая девочка на свете. Она справится. Она давно самостоятельный человек. Если бы не ее глупая опека, то Алешка давно бы нашла себя и была бы счастлива. Как жаль, что невозможно повернуть время вспять. Как жалко, что она не успеет попросить прощения. Сердце висело на волоске, подуй – разорвется, но надежда была. Надежда, что она успеет попросить у дочки прощение...
– Неспокойно что-то мне. Добей тетку, Хром. Бабы живучие бывают, – прозвучал из прихожей голос старика.
Шаги проследовали в обратном направлении. Над ней склонился Михаил, в его руке блеснул нож для резки бумаги – боли она не почувствовала, только легкую грусть, что так и не успела покаяться перед дочерью.
Глава 5
МАНЮНЯ
Алешка выползла из-под кровати в своей комнате, прижимая к себе любимую куклу Манюню. Доползла до кабинета, наткнулась на тело матери, уткнулась ей в грудь и беззвучно заплакала от горя. Теперь она знала, что у смерти бывают разные оттенки. Смерть бабушки пахла шалфеем и покоем. Бабушка ушла на небеса смиренно. Смерть мамы пахла чудовищно – кровью, болью и отчаянием. Страх витал в воздухе и мешал дышать. Не мамин страх, страх чудовищ, которые убили ее близкого человека. Невыносимый запах человеческой подлости. Мама не должна, не должна была так ужасно умереть!
– Прости меня, мамочка. За все прости, прости, – шептала она, поглаживая Ирину по волосам, рукам, груди, лицу. На лице мамы застыла улыбка. Алешка знала, что ее прощальная улыбка предназначалась ей. Мама даже перед смертью пыталась ее подбодрить и успокоить.
Как в забытьи, Алешка провела рядом с телом матери несколько часов. Очнулась от того, что запах смерти усилился. Она взяла маму под мышки и потянула в сторону ванной. Бабушка рассказывала, что покойников надо обмывать, наряжать во все новое, класть в гроб и молиться за усопшего, поминая его добрым словом, чтобы душа попала в рай. Бабушку забрали в день смерти в морг, но подружка ее Валентина Георгиевна, соседка с верхнего этажа, перед этим провела ритуал вместе с мамой. Значит, надо все сделать как положено.
Дотянув труп до ванной, Алешка положила на пол большое полотенце, осторожно раздела мать, старательно обмыла влажной губкой оскверненное тело, причесала волосы, потянула покойницу на полотенце в комнату и решила уложить ее в постель. Поменяла белье на кровати, с трудом переложила труп на свежие простыни, разыскала новое платье мамы, которое та бережно хранила в шкафу и все шутила, что на свадьбу дочки его наденет. Платье было прекрасное, шелковое, длинное, с набивным рисунком и кружевами. Мама говорила, что оно нежно-желтое, как утреннее солнце. Оно так и пахло желтым – солнцем, летом и счастьем. Пусть у мамы на небесах всегда будет лето.
Алешка сняла платье с вешалки, попыталась надеть на мать, промучилась долго – не вышло. Тело стало коченеть. Пришлось искать бабушкину коробку для шитья. Она аккуратно разрезала наряд сзади по шву, надела его, как халат, только задом наперед. Осторожно, чтобы не поранить маму, сделала несколько стежков на платье, перевернула тело на спину, сложила руки покойницы на груди и села на стул рядом с кроватью читать молитву. Кажется, все сделала как полагается. По-божески. По-людски.
На молитве сосредоточиться не получалось. Память отсылала ее в недавнее прошлое, к последней ссоре с матерью за ужином. Как нехорошо все вышло. Как скверно они поговорили. Она разозлилась на маму за жестокую правду, что никогда не станет нормальной, такой, как все. Мама была права. Из-за ее попыток стать самостоятельной погиб человек. Она убийца. Известие привело ее в такой ужас, что несколько часов Алешка в шоке пролежала на кровати в наушниках, включив на полную громкость любимый диск Маризы. Потом злость прошла, мама явно была не в себе, когда вернулась домой. Сказала сгоряча,
