Алешка с трудом села, вытерла рукавом кровь, текущую из носа, закрыла глаза и прислонилась затылком к прохладному мрамору.
В нескольких метрах от нее девчонка-карманница вдруг разразилась ругательствами и проклятиями на весь зал ожидания, а потом Алешка услышала приближающиеся шаги. Кто-то подошел, поднял ее на ноги и сунул что-то в карман. Алешка проверила и обнаружила там украденные деньги.
– Спасибо, – пролепетала она. – Даже не знаю, как вас благодарить.
– Не надо меня благодарить. Вали отсюда, парень, быстро! Сейчас эта шмара малолетняя знакомых бичей соберет – порежут.
Голос был знакомый, но Алешка не могла понять, где его слышала. Образ от волнения визуализировать тоже не получалось. Он то собирался в картинку, то распадался на миллионы фрагментов.
– Я никуда не пойду. У этой девушки осталась одна вещь, которая категорически мне нужна. И идти мне некуда, – тихо сказала она.
– А жизнь твоя тебе нужна? Ты что, плохо слышишь? Мотай отсюда!
– Слышу я хорошо. Я плохо вижу, – огрызнулась Алешка. – Никуда я не уйду. Пусть только попробует кто-нибудь ко мне подойти. Я себя в обиду не дам.
– Извини, я не понял, что у тебя со зрением проблемы, – смутился мужчина.
– Ничего, я привыкла.
– Привыкла? Ты что – девка? – растерялся мужик.
– Какая вам разница? – с вызовом спросила Алешка.
– Мне-то все равно, а им вряд ли. Не только порежут, но и... Ладно, объясняю еще раз для бестолковых дур, как ты. Эта малолетка на вокзале давно прописана. Она здесь своя в доску, для ментов в том числе. Мало того, она – любимица одного из влиятельных авторитетов «плешки». Пока ты в зале, тебя не тронут. Но на ночь отсюда менты всех вытряхивают. Как только выйдешь из дверей, тебя на куски порвут. Меня, к слову, тоже. Сейчас к вокзалам приехала миссия с волонтерами. Почти вся местная шушера рванула жрать на халяву и боевые раны обрабатывать. Поэтому есть шанс смотаться отсюда без увечий. Лично я пошел другой вокзал искать. А ты как хочешь, уговаривать тебя не собираюсь, – с раздражением сказал мужчина, и Алешка вспомнила, где слышала этот голос. Сегодня в метро на «Фрунзенской» этот гражданин отшвырнул ее за шкирку от края платформы. Выходит, он жизнь ей спас. А сейчас помог вернуть деньги и пытается спасти второй раз. Может, этот невежливый тип ее ангел-хранитель?
Ангел-хранитель тем временем больше спасать ее был не намерен, звук его шагов зазвучал в направлении выхода. Алешка устремилась следом.
– Стойте! Я передумала! Возьмите меня с собой, пожалуйста! – закричала она и уткнулась в мужское плечо, потому что тот резко остановился и повернулся. Она отстранилась, смущенно потерла нос и замерла в ожидании. Некоторое время спаситель молчал. Алешка чувствовала его взгляд и напряжение.
– Ладно, – сдался он. – С вокзала выведу тебя в безопасное место. Дальше сама будешь соображать и устраиваться. Мне с тобой возиться не с руки. У меня своих проблем полно. Короче, пошли. Тебе как удобнее? С какой стороны? Руководи.
Алешка сначала не поняла вопроса, так неожиданно он прозвучал от зрячего. Обычно добровольные помощники не слишком церемонились, хватали ее за шкирку или за руку и волокли, как капустная тетушка. Алешка неуверенно взяла его за левую руку чуть выше локтя и скомандовала:
– Иди.
Спаситель шел быстро, но идти с ним было комфортно, словно он всегда ее сопровождал. Однако человек, который шел с ней рядом, был для нее полнейшей загадкой. Не помогли ни тактильные ощущения, ни обоняние, ни анализ голоса. Он был как облако, далекое и белое. От него пахло костром, сыростью, плесенью, осенними листьями, сушеными грибами и яблоками, но этот запах как будто мужчине не принадлежал, словно он одолжил его на время. Вес этот компот ароматов никак не вязался с еле уловимым запахом геля для душа. От вокзальной воровки тоже пахло мылом и шампунем. Вероятно, на вокзале есть места, где можно помыться и даже постирать одежду. Единственное, что Алешка поняла: ее ангел- хранитель большой, сильный и довольно уверенный в себе молодой мужчина. Образование, судя по речи, не ниже среднего, вырос в городе. По цвету образ виделся ей белым. Прежде белых образов ее воображение не рисовало. Однажды, когда Алешка была маленькой, один доктор сказал, что незрячие с рождения не могут видеть цвета. Она удивилась, прислушиваясь к словам синего доктора, но спорить не стала. Врачей переубеждать себе дороже. Возможно, она понимает цвета не так, как зрячие, но каждый человек, с которым она общалась, имел свою палитру. Мама виделась ей желтой, как солнце, когда пребывала в хорошем настроении, и фиолетовой, когда сердилась. Бабушка всегда была зеленой, как трава и листья, но когда заболела – стала горчичной. Подруга бабушки имела палитру от голубого до черничного. Ее дочка Ксения Эммануиловна казалась серой с коричневым. Возможно, в отношении объекта исследования сыграла шутку ассоциация, заимствованная из литературы: начать жизнь с чистого листа. Бумага, по словам мамы, была белой. А может, он был как облака, развеянные ветром по небу, о которых она читала? Алешка поморщилась от собственных пошлых ассоциаций. С какой такой радости ее вдруг в лирику потянуло? Она идет под руку с бродягой, ведь это очевидно. Он шастает по вокзалам, носит брезентовую куртку, набитую ватой, пахнущую плесенью, и хорошо разбирается в местных порядках. Прежде, правда, Алешка встречала только вонючих бомжей. Соседи гоняли их из подъезда, потому что от запахов можно было удавиться. Мало того, все свои нужды они справляли тоже на месте и порой совокуплялись прямо на лестнице, не стесняясь в проявлениях чувств. Мама относилась к бомжам сострадательно, подкармливала их, вещи какие-то отдавала и просила не мусорить. Потом расстраивалась, когда находила смердящую лужу на лестничной клетке, газеты, объедки и окурки после их ухода. Только один бомж из сотни других вел себя аккуратно. Звали его Ильей. Он благоухал умеренно, всегда вежливо здоровался, почти не пил, за собой убирал. Приходил он под вечер, расстилал картонку, почитывал газеты и даже пытался за мамой ухаживать. О своей жизни он рассказал слезную историю, будто в прошлом он инженер, работы в его городе не было, и он подался в Москву на заработки обычным работягой. Первые работодатели его кинули, потом на вокзале карманники украли документы. С тех пор он вынужден скитаться, не может устроиться на работу и вернуться домой, где его ждет семья. Илья клятвенно заверял, что, как только восстановит документы, тут же поправит свою жизнь. Мама искренне пыталась ему помочь, давала телефоны социальных служб, фондов милосердия и приютов, где можно помыться, покушать и поспать, но бомж каждый день возвращался в подъезд, расстилал свою картонку, пощелкивал семечки, почитывал газеты, стыренные из почтового ящика, и благосклонно принимал от нее еду. Когда она, приложив массу усилий, раздобыла Илье справку, удостоверяющую личность, и на свой страх и риск договорилась со своим работодателем, что Илья отштукатурит стены в офисе, бомж рассыпался в благодарностях и исчез. На службе он так и не появился. Жизнь бродяги его вполне устраивала, а все усилия мамы оказались напрасны. Может быть, ее спаситель из подобных любителей свободного образа жизни? Скитается, потому что ему это нравится? Или в самом деле попал в беду? Историю жизни ангела- хранителя хотелось немедленно разузнать, но спрашивать Алешка стеснялась, а сам он не торопился выкладывать ей свои секреты.
Площадь они миновали без неприятностей. Никто к ним по дороге не привязался, никто не окликнул. Через несколько метров ее спаситель перестал оглядываться, расслабился и сбавил ход, и Алешка поняла, что опасность миновала.
На улице светило солнце и было непривычно тепло для начала ноября. В здании вокзала на полу она продрогла и сейчас наслаждалась теплом, прислушиваясь к гулению голубей, которые выпархивали из-под ног. Даже жарковато стало в дедовском пиджаке. Алешка расстегнула пуговицы и распахнула.
Спаситель резко остановился и вырвал свою руку. Алешка пробежала по инерции еще несколько шагов и повернулась к нему лицом.
– Ты это? Того самого, что ль? – гаркнул он. Голос прозвучал так резко, что Алешка от неожиданности подпрыгнула.
– Ты про что? – озадаченно спросила она, не заметив, как перешла с мужчиной на «ты».
– У тебя свитер на животе оттопыривается.
– А-а-а-а, вот ты про что, – смутилась Алешка. – У меня там Манюня сидит. Как бы тебе... В общем... Неважно, ты все равно не поймешь.
– Ну, я понял. Девка, значит. Надеюсь, коза малолетняя ничего тебе там не повредила? – с опаской
