— Смотри, парень! — с угрозой процедил он.
В ответ я послал его куда подальше на чистом и доходчивом англосаксонском языке. Вне себя от ярости, Сэм был готов броситься на меня, но тут между нами возник Менни. Его лицо стало белым как бумага. Но предосторожность оказалась излишней. Хэннах резко повернулся, залез в кабину, где Альберто уже сидел в ожидании, и захлопнул дверцу. Тут же заработал мотор, и он начал выруливать.
Сэм взлетел очень резко и лихо заложил вираж над рекой, чуть не задевая верхушки деревьев. Похоже, он это сделал для меня, чтобы лишний раз показать, кто здесь хозяин.
Менни задумчиво произнес:
— Все это нехорошо. Совсем нехорошо. Вы же знаете, каким может быть Сэм. Как он непредсказуем.
— Оправдывайте его сколько угодно. Но будь я проклят, если последую вашему примеру. Хватит с меня.
Оставив его, я пошел по краю взлетно-посадочной полосы к домику. Подойдя к нему, не обнаружил никаких признаков жизни, но, поскольку входная дверь оказалась открыта, поднялся по ступеням и вошел в гостиную.
Из душа доносились звуки текущей воды, закурив сигарету, я присел на подоконник и стал ждать. Немного погодя душ закрыли, и я услышал, как она что-то напевает. Через несколько минут Джоан появилась в комнате, в старом халате и с тюрбаном из полотенца на голове.
Она резко оборвала пение и от неожиданности подняла брови:
— Чем могу быть полезна? Или вы забыли что-то?
— Объясните мне, что я такого сделал?
Она стояла и спокойно смотрела на меня долгим взглядом, потом подошла к бамбуковому столику, где лежала ее дорожная сумка, открыла ее, достала сигарету и маленькую, отделанную жемчугом зажигалку.
Выпустив длинную струю дыма, она спокойно сказала:
— Послушайте, Мэллори, я ничего вам не должна. Так?
После того что я услышал, у меня возникло единственное желание — ударить ее. Я подошел к двери и спросил:
— Да, вот еще что. А сколько я вам должен?
Она рассмеялась мне в лицо, а я повернулся, полностью уничтоженный, спустился по лестнице с веранды и поспешил к реке.
Ладно, пусть я мало знаю о женщинах, но не заслужил такого обращения. Промчавшись по берегу с сигаретой в зубах, я наконец увидел, что пришел к причалу.
Здесь стояло несколько лодок, преимущественно каноэ, но, кроме них, два катера — Фигуередо и агента одной крупной землевладельческой компании. За ними, в конце причала, виднелся катер миссии, на котором устроилась сестра Мария Тереза. Я хотел было повернуть обратно, но она окликнула меня по имени, и мне ничего не оставалось, как подойти к катеру.
— Прекрасное утро, мистер Мэллори! — встретила она меня улыбкой.
— Пока да.
— У вас не найдется лишней сигареты?
Я не смог скрыть удивления, потом достал сигареты и предложил ей:
— Только местные. Из черного табака.
Она привычно выпустила струйку дыма.
— Вы не одобряете? Монахини всего-навсего люди, из крови и плоти, как и все остальные.
— Уверен, что вы такая и есть, сестра. — Я собрался уходить.
Она остановила меня:
— Мне определенно кажется, что вы неважно ко мне относитесь. Если бы я вас не окликнула, вы бы не остановились, чтобы заговорить со мной. Разве не так?
— Верно. Я считаю, что вы поступаете неумно и непрактично и плохо представляете, в какое дрянное дело ввязываетесь.
— Я целых семь лет провела в Южной Америке как медицинский миссионер, мистер Мэллори. И три года из них — в северных районах Бразилии. Я достаточно хорошо знакома с такими частями страны.
— Но это только ухудшает дело. Ваш личный опыт мог бы вам подсказать, что, приехав сюда, вы только усложняете и без того трудную обстановку, и не только для себя, но и для любого, кто входит в контакт с вами.
— Ну вот, это уже точка зрения, — добродушно ответила она. — Мне говорили, что у вас большой опыт общения с индейцами. Что вы работали с Карлом Бубером на реке Шингу.
— Я знал его.
— Он был великим и добрым человеком.
— Который бросил миссионерскую деятельность, когда увидел, что приносит индейцам больше вреда, чем кто-нибудь другой.
Она вздохнула:
— Да, я должна признать, что работа далека от совершенства, независимо от того, какие религиозные организации ее проводят.
— Далека от совершенства? — Я уже пришел в себя от всех утренних событий, мои злость и возбуждение улеглись. — Мы им совсем не нужны, сестра, никто из нас. Лучшее, что мы можем сделать для них, — это уйти совсем, оставить их одних, они совершенно не нуждаются в вашей религии. У них нет никаких ценностей, они ничего не имеют, молятся два раза в день и помогают друг другу. Может ли ваша христианская религия предложить им что-нибудь большее?
— И убивают друг друга, — возразила она. — Вы забыли упомянуть об этом.
— Да, конечно, но они рассматривают всех пришельцев как своих естественных врагов. Бог знает почему, но они обычно оказываются правы.
— Но они также убивают стариков, — возразила она. — Уродливые, страшные обычаи. Убийство ради самого убийства.
Я покачал головой:
— Да нет, вы просто не понимаете. Вот это действительно ужасно. Они считают, что смерть и жизнь — две части существования. Все равно что просыпаться или засыпать. Умереть в бою, особенно для воина, — счастье. Ведь он и живет только ради войны.
— А я несу им любовь, мистер Мэллори. Разве это плохо?
— Как сказал один из ваших великих иезуитов? Меч и железная палка — лучшие средства для проповеди.
— Это было так давно. Времена меняются, и человек меняется вместе с ними. — Она поднялась и поправила пояс. — Вы обвиняете меня в том, что я не все правильно понимаю. У вас своя собственная точка зрения. Может быть, вы поможете мне исправиться, показав Ландро?
И во второй раз за утро я потерпел поражение и решил подчиниться своей судьбе. Протянув руку, я помог ей перебраться через поручень.
Когда мы шли по причалу, она взяла меня за руку.
— Мне кажется, что полковник Альберто очень знающий офицер, — заметила она.
— О, он такой и есть.
— А что вы думаете о встрече с одним из вождей племени хуна? В самом деле она так много значит?
— Все зависит от того, зачем они хотят его видеть, — ответил я. — Индейцы словно малые дети, они совершенно иррациональны. Могут улыбаться вам, а в следующую минуту — вышибить мозги по малейшему поводу.
— Так встреча опасное предприятие?
— Возможно. Он просил меня пойти с ним.
— И вы обещали?
— Я не могу представить себе даже малейшую причину, по которой я мог бы не согласиться, а вы
