настроению. Если они убьют нас вместо того, чтобы вести переговоры, то сделают это не по заранее спланированному злому умыслу, а просто потому, что такая идея им вдруг покажется лучше, чем та, которой они руководствовались.
— Понимаю. А скажите мне, как Карл Бубер относился к оружию?
— Он никогда не носил его на виду, если вы это имеете в виду. Лесные индейцы боятся оружия больше всего на свете. Вовсе не значит, что они не нападут на вас, но все же дважды подумают, если вы вооружены. Они до сих пор уверены, что в оружии заключена какая-то таинственная сила.
— Поэтому они потребовали, чтобы мы пришли безоружными. — Он вздохнул. — Боюсь, что это дурной знак.
— Согласен с вами. Но с другой стороны, то, что не видит глаз...
— Должен признаться, что такие же мысли возникли и у меня. Например, ваш дождевик достаточно обширен, чтобы под ним скрыть кое-что.
И он сразу же увидел перспективу нашей миссии в более приятном свете, потому что получал шанс для борьбы.
— Я хочу сделать некоторые приготовления. — Он поднялся. — Мы еще обсудим все, когда придет время.
Полковник ушел вдоль палубы к рубке, оставив меня один на один с Хэннахом. Он был бледен, и глаза его горели. Мне казалось, что он вот-вот бросится на меня. Сэм не получил такой возможности только потому, что именно этот момент выбрала Джоанна Мартин, чтобы выйти из салона.
Глянув на ее глаза, я мог поклясться, что она плакала, хотя такой поворот казался мне совершенно невозможным, но на щеках лежала свежая пудра, и губы только что были подкрашены яркой оранжевой помадой.
Она заговорила с Хэннахом, не глядя на него:
— Вы не могли бы оказать мне любезность и убраться отсюда к чертям, Сэм? Мне хотелось бы с глазу на глаз поговорить с этим благородным рыцарем Галаадом.
Хэннах посмотрел сперва на нее, потом на меня и покинул нас, не вступая в спор, что, как я полагал, являлось мерой ее влияния на него.
Она придвинулась ко мне так близко, чтобы я мог физически ощутить ее присутствие.
— Вы поступаете так ради меня?
— Вовсе нет, — ответил я. — Я просто люблю хорошо провести время.
Она залепила мне пощечину, достаточно сильную, чтобы моя голова свихнулась набок.
— Черт вас побери, Мэллори! — закричала она. — Я ничего вам не должна.
И она сделала такое, чего я никак не мог от нее ожидать: обняла меня за шею и прижалась губами ко моим. Все ее тело забилось в конвульсиях, и я не понимал, что происходит. Но она тут же освободилась от меня, повернулась и побежала в салон.
Ее поступок мне показался лишенным смысла, впрочем, как и многие действия человека.
Пройдя по правому борту на нос, я закурил сигарету, задержавшись у пулемета 'льюис' в его укрытии из мешков.
Рядом лежала стопка дисковых магазинов на сорок семь патронов каждый, и я присел на мешок с песком, чтобы рассмотреть столь грозное оружие.
— Первый пулемет, когда-либо установленный на аэроплане, — заметил Хэннах, появившись с другой стороны рубки. — 7 июня 1912 года. Как долго он продержался!
— Держится и теперь, — согласился я. — Мы использовали их и в 'Уэпитис'.
Он кивнул:
— Бельгийская гремучая змея, так называли его немцы во время войны. Лучший легкий воздушный пулемет, который мы имели.
Наступило молчание. Струи дождя секли поверхность реки, вода стекала с широких полей моего соломенного сомбреро. Я не знал, что говорить, и не очень понимал, чего он от меня хочет. И все же он удивил меня, сказав как раз обратное тому, что я от него ожидал:
— Слушай, парень, поговорим начистоту. Эта женщина для меня. Ты увидел ее первым, но я был там последним. Убери свои руки, слышишь?
Его выпад означал прежде всего, что он предполагал, будто я выживу в том испытании, которое мне сегодня предстояло. Как ни странно, его уверенность придала мне силы, и я улыбнулся, глядя прямо в ему в лицо. Бедный Сэм! На какое-то мгновение мне снова показалось, что он бросится на меня. Но он повернулся и поспешил прочь.
Матаморос, место, куда мы направлялись, значилось на карте крупного масштаба, и мы без труда нашли его, увидев старый деревянный причал, полусгнивший в реке, и почти заросшую посадочную площадку. Да и путь к домику, достаточно широкий, чтобы по нему проехать в экипаже, все еще сохранился.
Катер крадучись приближался к причалу. Двое солдат лежали наготове у своих пулеметов 'льюис', остальные десять с винтовками притаились за полотняным занавесом по правому борту. Ими командовал мой старый друг по оружию, сержант Лима.
Мы ткнулись в причал, всего в двадцати ярдах от зеленой стены леса. Двое солдат перескочили через поручни и удерживали катер канатами, а машина понемногу сбавляла обороты, готовая, если потребуется, унести нас от беды, включив полную мощность.
Но ничего не случилось. Только пара аллигаторов соскользнула в воду с грязевого откоса, да стая обезьян-ревунов громко завопила с деревьев. В джунглях царил покой.
Альберто сказал:
— Отлично, теперь нам надо подготовиться.
Мы спустились в салон, где Джоанна, сестра Мария Тереза и Хэннах сидели вокруг стола и разговаривали приглушенными голосами. Как только мы — Альберто, Педро, полукровка-переводчик, и я — вошли, все замолчали и встали.
Я снял свой желтый дождевик, а Альберто открыл оружейный ящик и вытащил автомат 'томпсон' с дисковым магазином, к которому он заранее приделал удлиненный ремень. Я повесил его на правое плечо вниз дулом, и Хэннах помог мне снова натянуть плащ.
Альберто взял оружие, которое, как я понял, принадлежало лично ему, — наверное, это был самый эффективный пистолет-пулемет, который когда-либо выпускался: маузер модели 1932 года. Для Педро он приготовил пистолет 45-го калибра, заткнув его ему за пояс под рваное пончо.
С удивлением я обнаружил, что в облике нашего переводчика совершенно нет никаких признаков белой расы. С моей точки зрения, он выглядел как чистокровный хуна, несмотря на то что носил одежду белых людей.
Наконец Альберто достал пару гранат Миллса, одну сунул к себе в карман, другую подал мне.
— Вот еще кое-что. На всякий случай, — улыбнулся он.
В этот момент снаружи раздались тревожные крики. Мы повернулись, дверь салона распахнулась, и в ней появился сержант Лима, хватая ртом воздух.
— Что там такое, сержант? — строго спросил Альберто, а Хэннах мгновенно выхватил из кобуры пистолет 45-го калибра, что свидетельствовало о его большой практике в такого рода делах.
— Святая сестра, полковник, — прохрипел Лима. — Она убежала в джунгли.
Наступило молчание, Джоанна Мартин плюхнулась на стул, шепча молитву Святой Деве Марии, возможно, в первый раз за долгое время.
Альберто в ужасе воскликнул:
— О Господи, как это случилось? Вы же получили приказ охранять палубу. Вы же там командовали!
— Бог мне свидетель, полковник! — Лима страшно переживал. — Она стояла на палубе, через какую- то секунду оказалась за поручнями; прежде чем мы поняли, что произошло, исчезла в лесу.
Это было уже слишком, даже для такого корректного офицера, как Альберто. Он ударил сержанта тыльной стороной ладони по лицу, опрокинув на стул, и обратился к Хэннаху:
— Капитан Хэннах, вы отвечаете передо мной за все, что здесь произойдет. Я приказываю вам
