шестьдесят тысяч крузейро.
— Хорошо. Мне нужен контакт с британским консулом в Белеме и адвокат.
— Ну, для этого у нас более чем достаточно времени.
Он достал документ официального вида с печатью внизу и подписал его. Я спросил:
— И как мне вас понимать?
— Суды работают с большим напряжением, мой друг. У нас же дикий регион. Тут полно преступников. Все отбросы Бразилии прячутся в лесах. Пройдет не менее шести месяцев, прежде чем будет слушаться ваше дело.
Не поверив своим ушам, я воскликнул:
— О чем, черт возьми, вы говорите?
А он продолжал, будто я ничего не сказал:
— А пока до вас дойдет очередь в суде, мы поместим вас в концлагерь Мачадос. Так получилось, что следующая партия заключенных отправляется вверх по реке как раз завтра утром.
Он отпустил меня и кивнул охранникам. Последняя капля переполнила чашу. Я не выдержал, потянулся через стол и схватил его за отвороты мундира:
— Послушай же, черт тебя возьми!
Я чуть не сделал самую страшную вещь, которую только можно себе представить. Но один из охранников сильно ткнул меня концом дубинки в печень, и я рухнул как камень. А потом они взяли меня за руки и потащили вниз по двум маршам лестницы в подвал.
Я с трудом понял, что дверь камеры открылась и меня бросили туда. Немного погодя я пришел в себя и обнаружил, что мой негритянский друг сидит на корточках возле меня.
С непроницаемым лицом он сунул мне в рот зажженную сигарету.
— Недоразумение все еще существует?
— Да, ты прав, — ответил я слабым голосом. — Они отправляют меня в Мачадос завтра утром.
Он воспринял это философски:
— Крепись, мой друг. Иногда Господь Бог смотрит вниз на землю сквозь облака.
— Только не сегодня, — ответил я.
Мне казалось, что наступившая ночь самая низкая точка моей жизни, но я ошибся. На следующее утро негра, которого, как это ни неправдоподобно, звали Мунро, очевидно, какой-то шотландский плантатор окрестил его так, меня и еще человек тридцать выгнали на задний двор и там заковали в ручные и ножные кандалы для отправки вверх по реке.
Тут я абсолютно ничего не мог поделать и должен был принять, как все другие, и все же, когда сержант подошел ко мне и завинтил оковы на щиколотках, у меня мелькнула мысль, что это последний гвоздь в крышку моего гроба.
Пошел дождь. Они оставили нас на открытом месте еще на час, за который мы промокли до нитки, — тупая жестокость, с которой теперь, очевидно, придется часто сталкиваться. Наконец нас построили в колонну, и мы, шаркая ногами по земле, потянулись к докам.
На углу площади в кафе и баре сидели люди, пили кофе и аперитивы перед завтраком. Многие из них привстали, чтобы лучше видеть нас, когда мы, звеня цепями, проходили мимо.
Внезапно мне бросилось в глаза лицо Хэннаха; стоя позади, он возвышался над толпой. В правой руке он держал стакан с чем-то и приподнял его в молчаливом тосте, а потом поспешно скрылся в помещении.
Глава 12
Ад на земле
Мы провели трое суток в трюме старого парохода с задним гребным колесом, который ходил вверх по реке раз в неделю, останавливаясь у каждой деревни и подходя к самым маленьким причалам. Большинство вольных пассажиров из-за жары ехали на палубе и спали в подвесных койках. А нас охрана выпускала подышать воздухом только раз в день, обычно вечером, но, несмотря на это, два старика все-таки умерли.
Один из узников, маленький человек с лицом, похожим на пересушенную кожу, и преждевременно седыми волосами, уже отсидел семь месяцев в Мачадос в ожидании суда. Он нарисовал нам ужасающую картину сущего ада на земле, кладбища, где царил хлыст и люди умирали как мухи от плохого содержания и болезней.
Но для меня вполне хватало и настоящего. Это был ночной кошмар, нечто нереальное. Я нашел в трюме дальний темный угол, забился туда и просидел пару дней в каком-то оцепенении, не веря, что все происходит со мной на самом деле. Но, Бог тому свидетель, я никак не мог отгородиться от боли, мерзости и голода. Реальность проявлялась в каждой жестокой детали, и это Хэннах ввергнул меня сюда.
Мунро всячески старался поддержать меня, он терпеливо разговаривал со мной, даже когда я отказывался отвечать, снабжал меня сигаретами, пока не кончилась та пачка, которую я ему дал. В конце концов с чувством какого-то отвращения он оставил попытки разговорить меня и удалился, шаркая ногами, а я запомнил его последние слова:
— Извините, сеньор, но я вижу, что говорю с человеком, который уже мертв.
Его слова вернули меня к жизни. Вечером на третий день меня разбудил звук открываемого люка. Поднялась общая суматоха, каждый хотел первым оказаться на свежем воздухе. А заключенный, лежавший рядом со мной, все еще спал, тяжело привалившись головой к моему плечу. Я оттолкнул его, он медленно отвалился, но продолжал лежать.
Мунро пробился ко мне и опустился на колени. Осмотрев моего соседа, пожал плечами и поднялся на ноги:
— Он уже часа два или три как мертв.
Меня всего передернуло, будто смерть несчастного коснулась и меня тоже. Кто-то закричал, и охранник спустился вниз по трапу. Он небрежно осмотрел тело, а потом кивнул Мунро и мне:
— Вы, двое, поднимите его на палубу.
Мунро предложил:
— Я стану на колени, а вы положите мне его на плечи. Так будет проще всего.
Он опустился на колени, а я стоял охваченный ужасом, сама мысль о том, что мне надо прикоснуться к телу, внушала невыразимое отвращение.
Охранник с привычной для него жестокостью ударил меня дубинкой по лопаткам:
— Поворачивайся, мы что, целый день будем тут стоять?
Кое-как я взгромоздил тело на плечи Мунро и пошел за ним по трапу, звеня цепями о деревянные ступени. На палубе оставалось всего с полдюжины пассажиров, все они уютно устроились под тентом на носу, наслаждаясь легким дуновением бриза. Заключенные толпились на корме, а двое охранников, развалясь на крышке люка, курили и играли в карты.
Один из них посмотрел на нас, когда мы приблизились.
— Давайте его за борт, — приказал он. — Да бросьте подальше, чтобы он не попал под гребное колесо.
Я взял мертвеца за ноги, а Мунро за плечи. Мы раскачали его и перебросили через поручни. Послышался всплеск, ибисы поднялись вверх красной тучей, и воздух заколебался от взмахов их крыльев.
Мунро перекрестился, а я спросил:
— И ты еще веришь в Бога?
Он удивился:
— Но что Бог может здесь поделать, сеньор? Это все люди, и только люди.
— У меня есть друг, и я хотел бы, чтобы вы когда-нибудь встретились. Думаю, что вы сразу найдете
