у шеи, в мягких складках, укороченное по последней моде. Тонкие в «паутинку» черные чулки и золотые сандалии на ногах завершали ее наряд.
Она и сама понимала, что в этом туалете со светло-золотистыми волосами, свободно падающими ей на плечи, выглядит просто неотразимо. Единственным предметом, наглядно свидетельствующим о роскоши, был кулон на серебряной цепочке. Сапфир был такого огромного размера, что его происхождение не вызывало никаких сомнений. Какое-то храмовое божество из индийской глубинки лишилось своего глаза, подумал я.
– Кто-нибудь собирается мне налить? – спросила она удивительно строго.
Алеко поднес ее руку к своим губам.
– Ты, как всегда, выглядишь потрясающе, – сказал он по-гречески и встал за барную стойку.
Она извлекла сигарету, и я протянул ей зажженную спичку. Сара крепко зажала мою руку, хотя та и не дрожала. На мгновение я почувствовал близость с ней – настоящую близость, совсем не поверхностную. Мы ощутили друг друга. Она откинула упавшие со лба волосы и посмотрела на меня. В ее глазах я увидел то, чего я никак не ожидал, – легкую печаль.
Я бы мог ее обнять и успокоить. Она явно нуждалась в этом, но Алеко с бледным и напряженным лицом, стоя за стойкой, в зеркало бара внимательно следил за нами. Он все прекрасно понимал, как выяснилось позже, и поэтому продолжал чинить мне препятствия.
Я перехватил его взгляд. Он улыбнулся и, пододвинув Саре высокий стакан, извлек из-под барной стойки бутылку «Джеймсона».
– Вы ведь это предпочитаете, мистер Сэвидж?
– Вы за мной следите, – беззаботно заметил я. – Почему?
– Джон Генри Сэвидж, – произнес он. – Родился на ферме неподалеку от Слайго в одна тысяча девятьсот двадцать седьмом году. Гражданин Ирландии. В сорок третьем, скрыв свой возраст, поступил на службу в британский десантно-диверсионный отряд. В пятьдесят восьмом демобилизовался в звании капитана из-за невозможности, в связи с его ирландским гражданством, дальнейшего продвижения по службе. Все правильно?
Он сделал паузу, держа в одной руке бутылку виски, а в другой мой стакан.
– Я мог бы выбрать время и сам рассказать вам все это, – ответил я.
– Уверен, что рассказали бы. Но наверняка это был бы не объективный рассказ, вы могли умышленно утаить некоторые факты из своей биографии, которые пожелали бы скрыть. Скажем так, – добавил он, довольный собой.
Когда мой стакан наполнился наполовину, я поднял палец, дав понять Алеко, что мне достаточно, и взглянул на Сару Гамильтон, мрачно наблюдавшую за нами. Я понял, она прекрасно знает, как события будут развиваться дальше.
– Хорошо. Я согласен.
Алеко расплылся в довольной улыбке. Он отставил бутылку в сторону.
– Хотите знать, что написано в личном деле капитана Джона Генри Сэвиджа? Что там конкретно сказано?
– Ну, это узнать очень сложно, – сказал я. – Насколько я знаю, служащие военно-морского ведомства скрупулезно следуют актам официального закона о неразглашении государственной тайны.
– В сорок пятом на неделю раньше других вы переправились через Рейн. Под водой, естественно. Тогда вы были сержантом и за этот маленький подвиг были удостоены звания старшего лейтенанта и медали «За отвагу».
– Выпьем за то время. – Я поднял стакан и залпом наполовину опустошил содержимое. Я чувствовал в этом необходимость.
– Палестина, сорок седьмой год. Евреи создали очень эффективный отряд для проведения подводных диверсий.
– Об этом не надо. С некоторыми из них я вместе служил во время войны.
– В донесениях содержится упоминание о том, что в порту Яффа вы в самый последний момент сняли пару магнитных мин с киля эскадренного миноносца. Во всяком случае, так там говорится.
Неужели я это сделал? Сколько же мне тогда было? Двадцать один? Нет, тогда это был совсем другой Джек Сэвидж. Молодой честолюбивый юноша в сапогах, от которых еще не успела отвалиться ирландская грязь, страстно жаждущий поразить мир своими подвигами. Слава Богу, что его информация была неполной. Он упустил один важный факт моей биографии.
– Еще отлично показали себя в Корее, когда находились в службе безопасности. Отбыли срок в Омане.
– В тот год там взбунтовались племена.
Сара кашлянула, поперхнувшись напитком, Алеко снисходительно при этом улыбнулся.
– И, наконец, Кипр. Орден «За безупречную службу» в пятьдесят седьмом году. В то время уже появилось много диверсионных отрядов, включая Е.О.К.А. – Он снова взялся за бутылку и подлил мне виски. – А в пятьдесят восьмом вы уволились из армии и занялись подводными поисками.
Я повернулся к Саре:
– Ну вот, теперь вы все знаете. Информация обо мне до вас дошла. Я был героем.
– Я никогда в этом не сомневалась.
– Один из самых перспективных офицеров с уникальными организаторскими способностями, – вставил Алеко. – Это простое цитирование официальных записей в вашем послужном списке. А все же, почему человек с такой высокой репутацией решился уйти из армии?
Я вдруг почувствовал, что устал от этой игры, и решил дать ему это понять:
– Почему об этом спрашиваете, если сами все прекрасно знаете?
Он вскинул руку, как бы защищаясь:
– Хорошо, мистер Сэвидж. На коктейле в Никозии вы назвали некоего британского генерала «синезадым бабуином», недостойным называться ирландцем. Тот был родом, как я понимаю, из ваших мест, которые вы считаете спорной территорией. Вы также, насколько мне известно, добавили еще, что более чем симпатизируете Е.О.К.А. Я достаточно точно описал, что произошло тогда с вами?
– Вы опустили один маленький фрагмент той истории. Это то, что я врезал его личному адъютанту в челюсть.
Я повернулся к Саре:
– Вам на это стоило посмотреть. Субботний вечер в баре «Коханз Селект», где вино лилось рекой.
– Но ваш поступок стоил этого? – спросила она угрюмо.
– В то время я считал, что да. Они, конечно, не хотели поднимать шумиху. Мне было предложено тихо покинуть армию. Слишком часто срывался, бедняга. Совсем спятил, – сказал я, подернув плечами. – Но тем не менее получил выходное пособие. Странные вы, англичане, люди. Всегда поступаете благородно.
– Благородство у нас в крови. Это дает нам возможность чувствовать свое превосходство. – Я поднялся со стула. – Вы не возражаете, если я пойду?
Разговор получился занятным, только непонятно для кого.
– Да, но мы еще не вспомнили о ваших подвигах в Греции, мистер Сэвидж.
Так, ему и это известно. Но чтобы узнать подробности об этом периоде моей жизни, ему придется сразу взять быка за рога.
– В моем послужном списке ничего не говорится о моей службе на территории Греции в период войны, – заметил я осторожно. – Это я уж знаю точно.
– Я говорю о послевоенном периоде. Май сорок шестого года, если быть точным – время гражданской войны в Греции. Тогда коммунисты захватили старый турецкий форт на острове Пелос в заливе Термаи. Конечно, греческий военный флот мог бы разнести его на куски, но возникли определенные осложнения. Дело в том, что коммунисты в качестве заложника захватили генерала Таракоса. Они угрожали подвесить его на стене форта для всеобщего обозрения, в случае если заметят, что правительственные войска что-то против них затевают. Несколько в духе средневековых обычаев.
– Гримасы войны, – сказал я, вспоминая те события. – В те дни такое случалось.
– Но у Таракоса были связи в правительстве на самом высоком уровне, да и в моральном плане было бы нехорошо дать коммунистам возможность улизнуть с острова. Никто не хотел этого, даже британское
