– После Пелоса операция на Синосе вам покажется легкой прогулкой.
– Вы бизнесмен, Алеко, – ответил я. – И если я не ошибаюсь, достигли всего, что имеете, следуя одному золотому правилу: купить подешевле, продать подороже. Если вы хотите предложить мне двадцать пять тысяч за то, чтобы я отправился за Павло, тогда это дело стоит гораздо дороже, а если так, для меня эта операция будет слишком рискованным мероприятием.
Он подался вперед и, положив ладони на стол, хмуро посмотрел на меня.
– Хорошо, плачу тридцать тысяч.
– Очевидно, вы меня не поняли, – сказал я. – Меня это дело просто не интересует. Я пока не жалуюсь на свое здоровье, и у меня есть катер. То и другое вместе намного дороже смертельного риска.
Он вдруг резко засмеялся, как будто его осенило:
– Боже, я понял, Сэвидж. Вы просто струсили.
– Точно, – ответил я бодро. – Испугался до смерти.
Сара поднялась с кресла и зевнула.
– Знаешь, Димитри, вы иногда становитесь похожими на глупцов. Не пора ли нам перекусить?
– Спасибо, – сказал я. – У меня что-то пропал аппетит к утонченной пище.
– Хорошо, – сказала она. – Дайте мне пять минут переодеться, и потом встретимся на палубе. Вы сможете показать мне окрестности.
Она быстро вышла, а Алеко с побелевшим лицом уставился на меня. На его правой щеке дергался желвак. Таким я его еще не видел. В какой-то момент я даже подумал, что он готов меня ударить. Учитывая его мощную комплекцию, не трудно догадаться, что бы тогда со мной стало. Я повернулся и направился к двери, ведущей в кают-компанию. Он окликнул меня по имени и, встав в дверном проеме, загородил собой проход.
– Ты напрасно тратишь время, Сэвидж. Она не для тебя.
– Это ты так считаешь, а не она.
Я вновь сделал попытку выйти из его кабинета, но тут он сказал:
– Она ведь тихо угасает, Сэвидж. Понемногу с каждым днем.
– А все мы разве не угасаем?
Я попытался принять беззаботный вид, но у меня от его слов, хотя я и не понял, что он имел в виду, неожиданно похолодело внутри и бешено заколотилось сердце. Это касалось ее, как я мог отреагировать иначе?
– Хроническая лейкемия, – сказал Алеко, и я почувствовал в его голосе желание сделать мне больно любой ценой. – Это тебя успокоит?
Я, придя в ярость, как ребенок, готовый в отчаянии колотить по любому находящемуся рядом с ним предмету, нанес Алеко удар кулаком в правую скулу. Он отпрянул назад и уставился на меня дикими глазами, явно не собираясь нанести мне ответный удар. Я повернулся и вышел.
С наступлением темноты я ощутил нереальность окружающего мира. В небе ярко светила полная луна, а такого количества звезд я еще никогда не видел. Это была одна из тех ночей, когда особенно остро ощущаешь радость бытия.
Словно нож в сердце, меня мучила одна мысль. Я бросил на Сару короткий взгляд. На этот раз она была в юбке из льна и белом свитере. Волосы зачесаны назад и перехвачены лентой. Впервые я увидел ее девятнадцатилетней девушкой и неожиданно для себя вдруг почувствовал к ней такую невыносимо острую жалость, что у меня запершило в горле.
Я торопливо закурил сигарету. Затем, немного помедлив, предложил и ей. Она отказалась, и мы пошли от пристани вдоль белой песчаной полоски, ведущей к скалам.
– Вы мне еще не рассказали, что привлекает вас в этой истории, – сказал я. – Или вы просто пытаетесь подражать лорду Байрону?
Она покачала головой:
– Нет, просто Димитри посвятил меня в свои тайны, только и всего. Я узнала, чем он занимается. Все его занятия политикой – глупость. Он хотел узнать, что я о вас думаю, и как, по моему мнению, вы отнесетесь к его предложению.
– Вы ему сказали?
– И достаточно точно, – засмеялась она. – Я сказала, что вас это вряд ли заинтересует, и оказалась права.
– Но вы не считаете, что я просто испугался?
– Надо быть глупцом, чтобы этого не испугаться. Как вы сказали, вы пока не жалуетесь на здоровье и имеете катер, и все это вместе не стоит того, чтобы рисковать жизнью.
– Он себя погубит, – сказал я. – И вы это знаете, не так ли? Рано или поздно они схватят его.
– Знаю. Иногда мне кажется, что именно так и будет. Одному Богу известно, зачем он в это ввязался. Думаю, из-за того, что произошло с ним в юности. Он жил в горной деревушке на Пелопоннесе. Когда туда пришли солдаты, его отец, мать и две сестры погибли при перестрелке. Он не хочет об этом говорить, но он с тех пор ненавидит военных.
Она была удивительно оживлена, сняла сандалии и пошла босиком по мелководью.
– Но вы удивили меня, Джек Сэвидж. Где можно еще встретить ирландца, не интересующегося политикой?
– Моего отца убили, – произнес я. – Он жил Ирландией и молился на нее. В шестнадцать лет он принял участие в Пасхальном восстании. Три года спустя с оружием в руках воевал вместе с Майклом Коллинсом. К двадцати одному году он уже потерял счет убитым им самим – и все это ради «великого дела».
– Как он погиб?
– Он до последнего вздоха оставался республиканцем. Во время Гражданской войны, после того как ваших солдат вышибли из страны, он сражался в рядах Ирландской республиканской армии. Когда Де Валера объявил капитуляцию, отец отказался сдаться. Всю оставшуюся жизнь провел в бегах. Его в конце концов схватили, когда он появился у моей матери. У нее была ферма рядом со Слайго, которую ей оставил ее дядя. Со всеми офицерами, которые командовали захватившими его солдатами, он долгое время бок о бок сражался на фронтах войны.
– И они его убили?
– Он не мог прятаться в доме из-за матери и детей. Меня в то время еще носили на руках. Он вышел к ним, держа в каждой руке по винтовке, и крикнул: «За Ирландию!» Они хотели взять его живым. Там были молодые солдаты, для которых его имя долгое время было легендой. Но он благодаря Майклу Коллинсу отлично владел оружием и двоих уложил наповал. В ответ в него из «левиса» выпустили целую обойму.
– И это отрекло вас от политики?
– В самом раннем возрасте. Да, я воспитывался в обстановке почитания героизма. Фотография отца висела на камине в обрамлении венка из роз, рядом – всегда горящая свеча. Моя мать никогда не позволяла ее убирать. Она продолжала его любить до самой смерти. Бедняжка, она так мучилась, пытаясь простить меня за то, что отправился служить в эту проклятую британскую армию.
– И простила?
– Перед самой смертью, – ответил я и, немного помолчав, добавил: – Не могу сказать, что я ненавижу отца, или мне неприятна память о нем, или я осуждаю его за то, что он делал. Человек, я считаю, волен поступать так, как хочет. Просто он жертвовал нами во имя своего «великого дела».
Она коснулась рукой моего лица.
– Бедный Сэвидж, вы же его любите до безумия. Прошлого не вернешь, и это причиняет вам боль.
В этом она была права.
– Ну да. Что-то вроде этого, – сказал я.
– Ну все, никаких печальных песен больше. Посмотрите, какая красота вокруг. Потрясающая красота.
Мы уже почти дошли до скал, оставив лодочный причал далеко позади. Стояла теплая ночь, напоенная легким запахом морского ветра. Сара остановилась, коснувшись меня бедром, и я, не удержавшись, обнял ее за талию. Она подняла на меня глаза, и я нежно ее поцеловал.
Выскользнув из моих объятий, она начала кружиться, вытянув перед собой руки.
– О, как мне хорошо. Жизнь прекрасна! Как я счастлива! – радостно восклицала она.
