Но он и тут бросил монетку, чтобы решить, звать врача или нет. Монетка посоветовала звать.
— И как, вылечился ваш знакомый?
— Увы, врач ему попался плохой, диагноз поставил неверно, а лекарство дал слишком сильное, так что бедолага больной на следующий же день помер.
Я никак не мог взять в толк, что хозяин хочет мне сказать этой историей.
— Видишь ли, Ладлоу, — сжалился он, — жизнь всегда игра, как бы ты в нее ни играл. Да, так о чем бишь мы? — Хозяин похлопал черную книгу по корешку и сразу стал серьезен. — Разумеется, если ты намерен служить мне, то тебе следует кое-что усвоить с самого начала. Во-первых, запись всегда начинаем с чистой страницы. У меня такое правило: идти вперед и никогда не возвращаться назад.
Он проницательно улыбнулся и посмотрел мне прямо в глаза. Знает, что я совал нос в другие записи!
— И во-вторых, — продолжал хозяин, — записи нужно хранить в надежном месте, подальше от чужих глаз.
С этими словами Джо Заббиду сунул книгу… куда бы вы думали? Под свой тюфяк. Проверяет он меня, что ли? Думает, я украду книгу?
Я все смотрел на тюфяк, и тут хозяин ошарашил меня вопросом:
— Ладлоу, скажи-ка, ты веришь в удачу?
О чем, о чем, а об удаче я размышлял частенько.
— Мне думается, некоторые люди просто удачливее других. Везет им больше. Например, тем, кто не в Городе родился, — тем повезло, — ответил я.
Джо засмеялся:
— О да, родиться в Городе — большое невезение. Большинство новорожденных там просто умирает. Но тебе удалось выжить.
— Получается, мне повезло, — откликнулся я.
Джо пожал плечами:
— Может, тут не в одном везении дело. Кто знает, не сама ли Судьба привела тебя в эту деревушку, ко мне.
— Судьба? — фыркнул я. — Скорее уж ноги!
Потом решился и спросил:
— А вы во что верите, в Судьбу или в везение?
Джо подумал и ответил так:
— Мы сами творим свою удачу и везение, Ладлоу. Творим своими поступками и мыслями. И таким образом творим свою судьбу. Одно лишь совершенно точно: могилы не миновать никому.
Договорил, а потом ни с того ни с сего вручил мне шиллинг. Я удивился, но взял.
— Это тебе за прилежную работу, — объяснил Джо, — Добавь к своим капиталам. — И он подмигнул.
Вскоре мы легли спать. Как только Джо захрапел, я нашарил в тайнике между кирпичами свой кошелек и сунул туда шиллинг. Потом снова завернулся в плащ и улегся, но заснуть не смог — разные мысли одолевали. Я ворочался с боку на бок и размышлял об Обадии и Иеремии Гадсоне. Бедняга Обадия, не зря он так стыдился самого себя: куда уж ниже пасть! Подумать только, обирать трупы и красть их для врачей! Да еще как странно выходило: могильщик сначала хоронит мертвецов, а потом сам же и откапывает. Чем больше я жалел старика, тем сильнее ненавидел Гадсона. Конечно, в деревушку меня привез именно Гадсон, но это уж мне так свезло — он ведь понятия не имел, что я прицепился к повозке.
Прошел час, а мне было никак не уснуть — я все думал и думал и не знал, как быть. Окажись здесь мамаша с папашей, они бы и колебаться не стали: двинули бы Джо по голове, свистнули черную книгу со всеми ее секретами и смылись. Да и бутылку на каминной полке осушили бы до дна.
И от меня они бы ничего другого не ожидали, потому что привычку врать, красть и обманывать я всосал с молоком матери. Однако здесь, в Пагус-Парвусе, так поступать не годилось, тем более с Джо Заббиду.
Я маялся, пытаясь решить, как же поступить. Совесть говорила мне «остановись», но, к стыду своему, несмотря на всю доброту Джо и все его предупреждения, я взялся за старое. Да и как мне еще было себя вести, если всю свою прежнюю жизнь я воровал, обманывал и врал?
Подкравшись к постели Джо, я осторожно вытащил книгу у него из-под тюфяка, сунул за пазуху, плотнее запахнулся в плащ Джо и на цыпочках вышел за дверь. Лягушка не спала и смотрела на меня с прилавка, как будто в чем-то обвиняла. Даже отсюда я слышал, как храпит хозяин. К моему удивлению, входная дверь была отперта — а мне-то казалось, будто Джо закрыл ее, проводив могильщика. Я отворил дверь и вышел на улицу. Слишком уж легко и просто все получалось! И пол не скрипнул, и дверь не стукнула… На улице сыпал снежок, а окна в большинстве домов светились. Как и прошлой ночью, жители деревушки почему-то бодрствовали. Вот сейчас спущусь с холма, и только меня и видели, подумал я. Сделал первый шаг, и тут в кармане у меня брякнули краденые часы. Я застыл и засмеялся собственной глупости. И дурак же ты, Ладлоу, сказал я себе. О чем ты только думаешь? На дворе глубокая ночь, кругом зима, холодина. Бросаешь теплую постель, крышу над головой, сытую жизнь и, главное, человека, который захотел о тебе позаботиться. А ради чего? Ради непроглядного ночного мрака и пронизывающего зимнего холода.
Поспешно вернувшись в дом, я аккуратно положил часы на прежнее место в витрину. Потом дрожащими руками сунул черную книгу обратно под тюфяк хозяину, моля небо, чтобы Джо не проснулся.
Затем я улегся у очага, уставился на тлеющие оранжевым угли и принялся мысленно корить себя на все лады.
Даже не верится, что еще день-два назад я обитал в Городе, вел жалкую жизнь обыкновенного воришки и чуть не угодил в капкан, подстроенный мамашей с папашей. А теперь я поступил на службу, зарабатываю себе на жизнь, и к тому же служба у меня вон какая таинственная и волнующая — в жизни бы такой не вообразил. «Дурак ты, Ладлоу», — повторил я себе.
Я глянул на Джо, спавшего глубоким сном, и понял: что бы ни случилось завтра, и послезавтра, и послепослезавтра, в Город я не вернусь. Ни за что. Прошлое мое останется при мне, зато здесь, под началом у Джо, у меня появилось какое-то будущее.
Глава четырнадцатая
О ногах и лягушках
На следующее утро Ладлоу разбудил аромат горячего хлеба. Джо Заббиду стоял у очага и поджаривал ломтики на кочерге.
— Вовремя ты проснулся, — сказал он, когда Ладлоу выбрался из своего закутка. — Хорошо спал? Лично я не очень.
— Неплохо, — промямлил Ладлоу и широко зевнул.
Джо переложил тост на тарелку и уселся за стол.
— Я вчера, оказывается, забыл запереть дверь. Нас могли прирезать в постели за милую душу.
Щеки Ладлоу заполыхали ярче огня в очаге.
