Риттер кивнул:
— Все устроены на ночь. Одно только вызывает недовольство — нет сигарет.
— Ну ясно. Я же знала, что что-то забыла. Я оставила их в машине. — Джоанна поспешила на улицу.
Через несколько минут она вернулась и положила на стол две упаковки «Плейер» по пятьсот пачек сигарет и по двадцать штук в каждой.
— Матерь божья, — поразился Девлин. — Вы когда-нибудь видели что-нибудь подобное? Это же чистое золото. Откуда они?
— Со складов Женской добровольной службы. Видите, к прочим своим достоинствам я еще прибавила воровство. — Она улыбнулась. — А теперь, джентльмены, я должна вас покинуть. Мы встретимся снова — случайно, конечно, — завтра, когда вы будете в деревне.
Штайнер и Нойманн отдали честь, а Девлин проводил ее до машины. Когда он вернулся, оба немца уже открыли одну из упаковок и курили у огня.
— Я тоже возьму пару пачек, — сказал Девлин.
Штайнер подал ему огонь:
— Миссис Грей — выдающаяся женщина. Кого вы оставили за главного, Риттер? Престона или Брандта?
— Я знаю, кто считает себя главным.
Раздался тихий стук в дверь, и вошел Престон. Маскировочная куртка, револьвер в кобуре на поясе, красный берет, надетый набок под точно положенным углом, — все это делало его еще более красивым, чем обычно.
— А, — сказал Девлин, — мне нравится. Очень лихо. Ну как ты, сынок? Счастлив снова попирать родную землю, так?
По выражению лица Престона было видно, что Девлин напомнил о чем-то, что необходимо было стереть из памяти.
— Вы мне показались не слишком интересным в Берлине. А сейчас и подавно. Я бы не возражал, если бы вы перенесли свое внимание на какой-нибудь другой объект.
— Господи, кого это он сейчас играет, черт побери? — удивился Девлин.
Престон обратился к Штайнеру:
— Будут какие-нибудь приказания, сэр?
Штайнер взял обе упаковки с сигаретами и вручил ему:
— Буду вам очень обязан, если вы раздадите их солдатам.
— Они вас за это полюбят, — вставил Девлин.
Престон проигнорировал его слова, взял упаковки и ловко откозырял:
— Очень хорошо, сэр.
Атмосфера в «дакоте» была воистину эйфорической. Полет обратно проходил совершенно без инцидентов. Самолет был уже в тридцати милях от голландского берега. Бомлер открыл термос и налил Герике кофе.
«Дома и сухие», — сказал он.
Герике весело кивнул. Но внезапно улыбка сошла с его лица. В наушниках он услышал знакомый голос. Ганс Бергер — диспетчер его старой части № 167.
Бомлер тронул его за плечо:
— Это ведь Бергер?
— А кто же еще? — сказал Герике. — Ты слышал его часто.
— Поверните на курс 083 градуса, — протрещал сквозь разряды голос Бергера.
— Похоже, он направляет ночного истребителя на цель, — сказал Бомлер, — в нашу сторону.
— До цели пять километров.
Вдруг голос Бергера зазвучал как удар молотка по последнему гвоздю в крышке гроба — четкий, ясный, окончательный.
У Герике внутри все сжалось, ощущение по силе было почти сексуальным. Он не испугался. Как будто после стольких лет погони за смертью он теперь стремился к ней в объятия.
Бомлер конвульсивно схватил его за руку.
— Это мы, Петер! — закричал он. — Цель — это мы!
Когда снаряд влетел снизу в кабину, разрывая приборную доску и разбив в осколки лобовое стекло, «дакота» яростно закачалась из стороны в сторону. Шрапнелью оторвало часть правой ноги Герике и раздробило ему левую руку. Мозг точно обрисовал ему, что произошло. «Наклонная музыка», нанесенная снизу одним из его товарищей, — на этот раз получил эту музыку он.
Герике судорожно вцепился в ручку и изо всех сил потянул ее на себя, когда «дакота» начала падать. Бомлер делал безуспешные попытки встать на ноги, кровь заливала ему лицо.
— Прыгай! — закричал Герике, стараясь пересилить свист ветра, врывающегося сквозь выбитое лобовое стекло. — Я долго не удержу машину!
Бомлер встал и попытался что-то сказать. Герике резко взмахнул левой рукой и ударил его по лицу. Боль в руке была нечеловеческой, и он снова бешено закричал:
— Пошел! Это приказ!
Бомлер пошел к двери в конец салона. Самолет был в чудовищном состоянии: фюзеляж пробит в нескольких местах, и осколки его кружились в салоне. Бомлер почувствовал запах дыма и горящего масла. Паника прибавила ему силы, когда он безуспешно пытался открыть дверь, которую заело.
«Господи боже мой, не дай мне сгореть, — думал он. — Все, что угодно, только не это». — Вдруг дверь подалась, и он выпал в ночь.
«Дакота» вошла в штопор. Бомлер сделал сальто и со страшной силой ударился головой о хвост, но правой рукой инстинктивно вцепился в металлическое кольцо. Он потянул его в момент смерти. Парашют раскрылся, как странный бледный цветок, и нежно понес Бомлера во тьму.
«Дакота» еще летела, теперь уже вниз, правый мотор горел пламя распространялась по крылу, добираясь до фюзеляжа. Герике сидел за рулем, все еще стараясь удержать самолет, не замечая, что левая рука перебита в двух местах.
Глаза его были залиты кровью. Он слабо засмеялся, пытаясь что-то увидеть сквозь дым и кровь. Надо же так умереть! Не будет теперь визита в Каринхалле, не получит он «Рыцарского креста». Его отец будет разочарован. Хотя могут наградить этим проклятым крестом посмертно.
Внезапно дым рассеялся, и сквозь клочки тумана Герике увидел море. Голландский берег должен быть где-то рядом. Внизу находились корабли, кажется два. Цепочка трассирующих пуль потянулась к нему. Какой-то чертов торпедный катер показывал зубы. Все это выглядело очень забавно. Герике попытался пошевелиться в кресле и понял, что левую ногу заклинило осколком фюзеляжа. Но это не имело уже никакого значения, потому что он был слишком низко, чтобы прыгать. Он был на высоте лишь трехсот футов и видел, что торпедный катер слева охотится за ним, как гончая, обстреливая его изо всех орудий, и снаряды рвались в «дакоте» один за другим.
— Ублюдки! — закричал Герике. — Идиоты! — Он снова слабо засмеялся и тихо спросил, как будто Бомлер все еще сидел слева от него: — С кем же я все-таки воюю, черт побери?
Неожиданно резкий порыв ветра снова разорвал дым, и Герике увидел не более чем в сотне футов стремительно приближающееся море.
В этот момент — единственный раз в жизни, когда ему действительно это стало важно, — он проявил себя асом. Его пронзил мощный инстинкт самосохранения, который придал ему новые силы. Герике потянул ручку и, несмотря на чудовищную боль в левой руке, дал газ и опустил элероны.
«Дакота» почти остановилась, затем хвост ее начал падать. Герике нажал на газ, чтобы выпрямить машину, и со всей силы навалился на ручку. Самолет три раза ударился о воду, скользя по поверхности подобно гигантской доске, и остановился. Горящий мотор сердито зашипел, когда на него налетела волна.
Мгновение Герике сидел неподвижно. Все делал неправильно, не по инструкции, но тем не менее вопреки всем и вся сделал, что надо. Ноги его находились в воде. Он попытался встать, но левую ногу
