— Может, он вам что-нибудь сказал.
— Мне? С какой стати ему что-то мне говорить? Он никогда ни хрена не говорит. — Он поставил чайник на конфорку и зажег газ.
— Так вы не знаете, куда он мог поехать?
— Он мог поехать, куда угодно. — Бишоп достал из кармана сплющенную пачку «Эмбасси». Достал сигарету и, не предложив Пайку, прикурил от конфорки.
— Послушайте, мистер Бишоп, это очень важно. Чес точно ничего не говорил, куда собирается, когда уезжал отсюда?
— А когда он уехал? — Бишоп харкнул, задумался на секунду и затем сплюнул в раковину.
— Вот что я тебе скажу, — добавил он. — Почему бы тебе не убраться и не оставить меня в покое?
Пайку хотелось взять его за морщинистую харю и шмякнуть об стол. Десять лет назад он так бы и сделал. Но он знал, что от этого не будет толку.
— Я пойду за Ноэлем, — сказал Пайк и вышел из кухни.
— Давай, давай. Иди за Ноэлем, — прокричал ему вслед мистер Бишоп, сопровождая свои слова очередным приступом кашля.
Судя по звукам, Ноэль спал. Он растянулся в одном нижнем белье на двуспальной отцовской кровати. В таком виде: рот приоткрыт, язык наружу, лицо расслаблено, он был очень похож на отца.
К удивлению Пайка, комната оказалась относительно чистой. В ней старик предпринял трогательную попытку поддержания порядка. Спальня являлась своего рода алтарем его умершей жене. На комоде стояли три ее фотографии в аляповатых золоченых рамках, а вокруг лежало несколько ее вещиц: серебристая щетка для одежды, пара очков в розовой оправе, засушенные цветы, части сломанных украшений.
Пайк встряхнул Ноэля и продолжал трясти, пока тот не проснулся. Ноэль, казалось, ничего не мог понять.
— Что? Что такое?
— Ну же, Ноэль. Проснись, проснись.
— Пайк? В чем дело? Который час?
— Вставай. Тебе нужно поговорить с отцом. Я от него ничего не добился.
Ноэль посмотрел на свои наручные часы:
— Господи, Пайк. Только половина девятого утра, черт.
Пайк схватил Ноэля, вытащил его из кровати и скинул на пол. Длинные ноги Ноэля были бледными и безволосыми, как у женщины.
— Пошли вниз. Давай.
— Мне холодно.
Пайк схватил в охапку его одежду и кинул Ноэлю:
— Одевайся.
Он стоял и ждал, пока Ноэль неуклюже одевался, все время ругаясь и что-то бормоча себе под нос. Затем они вдвоем спустились вниз.
Мистер Бишоп снова вернулся в гостиную, где сидел и смотрел в окно на серый день, куря и грея руки о кружку с чаем.
— Привет, пап.
— Пап… — Он даже не оглянулся. — Так ты и вправду здесь, Ноэль?
— Да. Послушай, пап. Чес пропал.
— Пропал? Чес… Да…
— И ты последний, кто его видел.
— Видел, да. Но я был пьян, Ноэль. Пьян.
— Это неважно.
— Неважно. Нет… Твой старик был чертовски пьян. Я ничего не помню, он забрал какие-то вещи.
— Какие?
— Какие? Откуда я знаю? Какие-то свои коробки. Свое барахло. Знаешь, у Чеса всегда полно всякого. Коробки барахла, куда бы он ни поехал. Наркотики. Он никогда не приезжает ко мне просто так, а только потому, что здесь его героин.
— Тебя это никогда не волновало, отец…
— Никогда не волновало! Он никогда не приезжал, чтобы навестить своего старика. Так же, как и ты, Ноэль. Никогда не приезжаешь ко мне.
— Но я ведь здесь, верно?
— Неужели? Только потому, что тебе что-то надо. Ты не заботишься о своем старике.
— Назови мне хоть одну причину, почему я должен о тебе заботиться. Хоть одну, блин. Ты всю жизнь считал меня дерьмом, а теперь сам просто безнадежный, старый, спившийся чудик.
— Спившийся чудик. — Старший Бишоп начал смеяться, и этот смех неизбежно обернулся кашлем. — Это точно. Спившийся чудик.
Он швырнул кружку об стену, и та разбилась вдребезги, оставив после себя коричневое пятно.
— Спившийся Пикассо.
— Не выпендривайся, отец. — Ноэль положил руку ему на плечо.
— Не трогай меня, черт побери!
Ноэль опустил руку.
— Наркота, грязь, мусор, дерьмо. Здесь всего этого до хрена. — Старший Бишоп встал и подошел к окну. — Он был здесь. Не оставался на ночь. Приехал и уехал. Я для вас что, кладовая или склад нахрен? Бат.[34]
— Что?
— Что? Что значит, что? Поехал он в Бат.
— Чес поехал в Бат?
— В Бат. Сказал, что едет в Бат. Еще сострил: мол, еду в Бат смотреть закат. Бат — закат.
— Вы уверены в этом? — спросил Пайк.
— Уверен. Он должен встретиться там с каким-то немцем. Что ему нужно в этом дерьмовом Бате?
— Он сказал, куда именно собирается в Бате?
— Бат. Больше он ничего не сказал. Только сострил…
— Ясно, — сказал Пайк. — Давай подумаем. Ноэль, ты позвони этой наркоманской подружке Чеса, Кристине. Перепроверим, не возвращался ли Чес туда. Нужно быть в курсе. А я пойду и заберу Кирсти у соседки.
— И что потом?
— Затем мы поедем в этот чертов Бат. А ты что думал?
— Все вы одинаковые! — заорал мистер Бишоп. — Вам плевать на меня. Я просто спившийся чудик, а вам наплевать. Семья важна только для лондонцев. Семья. Если бы только ваша мама была с нами… Вам наплевать.
— Заткнись, — сказал Пайк и пошел к соседке.
Он чувствовал странное возбуждение и не мог понять, вызвано ли оно полученной информацией или перспективой снова увидеть Сару. Образ ее шеи сзади, там, где кончались коротко стриженные волосы, вновь возник перед ним, но он постарался его прогнать. Сейчас на это не было времени. Когда он увидел Марти рядом с Паттерсоном, в нем всколыхнулось что-то забытое. Все это время он сидел взаперти, а теперь вышел на улицу. Там было скользко, но он знал, что если поскользнется, то просто покатится дальше.
Глава тринадцатая
— Где вы? — голос Кристины звучал вяло и монотонно. Впрочем, это не удивляло: в ней все было вялым и монотонным. Она пребывала в состоянии вечной скуки, как подросток.
