У Бэзила аж волосы зашевелились. Он почувствовал, как радость искоркой вспыхнула в нем и растеклась по всему телу. Он улыбнулся, но отвернувшись, чтобы не увидел Терри.
И внезапно Бат стал нормальным городом, даже симпатичным.
Бэзил Смолбоун был незаменим.
Глава шестнадцатая
Пайк уселся за стол в придорожном кафе и принялся за еду. Кафе было забито людьми, пришедшими пообедать, и в зале с высокими потолками и стеклянными стенами было шумно. Стоя в углу, мужчина с женщиной играли на гитарах и пели рождественские песни, но их почти не было слышно из-за оглушительного рева голосов. На них абсолютно никто не обращал внимания, но они продолжали бренчать и улыбаться, словно двое слабоумных.
Еда оказалась вполне приличной, хотя Пайк вполне мог обойтись без развлекательной программы в стиле кантри.
Ноэль подошел к столу, ведя за собой Кирсти, которая так и продолжала играть в свою чертову игру. На его подносе было полно всякой дряни. Ноэль присел и начал шумно переставлять содержимое подноса на стол.
— Все это не очень полезно для здоровья, — сказал Пайк, глядя на жареную картошку, печенье, пирожные и кока-колу.
— Можно подумать, меня это волнует, — ответил Ноэль, надрывая верх картонного пакета с молоком.
— А как же Кирсти?
— А кто, по-твоему, выбрал всю эту гадость?
— Да, но ты ее отец, Ноэль. Ты должен подавать ей пример, руководить ею.
— Чушь. — Ноэль поднял пакет молока и вылил его содержимое прямо себе в рот. Затем он смял упаковку и бросил ее на стол. — Так гораздо лучше. — Вокруг рта у него красовался белый след от молока.
— Как ты можешь его пить? — спросил Пайк. Он никогда не любил молоко.
— Это очень полезно, — ответил Ноэль, уплетая жареную картошку.
— Китайцы никогда не пьют молоко.
— Неужели?
— Они вообще не употребляют молочных продуктов. Считают, что из-за этого все европейцы воняют протухшим сыром.
— Господи, Пайк. Я не собираюсь всю жизнь только и делать, что волноваться, как я пахну по мнению китайцев.
— Я просто рассказал.
— Ладно, пока не вспомнишь ничего поумнее, не дергай меня.
— Послушай, Ноэль. Мне очень жаль, что я тут наговорил о Чесе.
— М-м… — Ноэль не отрывался от своей картошки.
— Я знаю, как ты расстроен. Просто все это очень меня достало.
— Взаимно.
— Я думал, что со всем покончено, плохое забыто. А теперь это дерьмо опять вылилось на меня.
— Я знаю. И это наша вина, наша с Чесом. Думаю, в большей степени Чеса.
— Да. — Пайк отложил нож с вилкой и наклонился к Ноэлю. — Ты помнишь, как мы ходили в кино?
— Помню.
— Я тогда любил жестокие фильмы. Убийства, стрельба, аварии, кровь повсюду.
— «Дикая банда»[38] был моим любимым, да? — сказал Ноэль. — И ты был со мной полностью солидарен.
— Да. Я смотрел его, по крайней мере, раз десять. Но после всего, после Грина и Уильямса, когда я оправился и залег на дно, я все время смотрел видео. Чем больше, тем лучше. Поначалу я смотрел все те же вестерны и боевики. Насилие. Но чем больше я их смотрел, тем яснее до меня доходило, что мы сделали с теми ливерпульцами. Чем больше я их смотрел, тем больше они вызывали у меня отвращение. Когда я видел, как кого-то убивают, то начинал думать: а вдруг это реальный человек со своей семьей, с друзьями? Вдруг это настоящие удары, настоящие пули, настоящая кровь.
— Это только фильмы, Пайки.
— Все это доканывало меня, мне становилось от них плохо. Я прошел долгий путь и не мог больше их смотреть. Мне пришлось смотреть комедии, космическую фантастику, ну я не знаю, даже мультики.
— И какой у тебя сейчас любимый фильм? «Звуки музыки»?[39]
— Нет. «Дикая банда».
— Ага!
— Это шикарный фильм.
— Но ты только что сказал…
— Да, но я это преодолел. Как ты сам сказал, это только фильмы. Это я изменился, но до сих пор не могу смотреть некоторые сцены.
— Да-а, ты изменился, — заметил Ноэль.
— Думаю, я просто хорошенько обо всем подумал. Я понял, какую вел никчемную и глупую жизнь. Понял, что на самом деле неважно, если кто-то не так посмотрит на тебя в баре, случайно заденет тебя или прольет твое пиво. Понял, что неважно, если кто-то нахамил тебе. Ну как этот Терри Наджент, который наехал на нас на лестнице. Я могу вспомнить, что вел себя так же, и это кажется мне теперь ребячеством. — Пайк снял очки и протер их бумажной салфеткой. — Когда я думаю, что вел себя подобным образом, то краснею от стыда.
— Но по крайней мере, ты был собой, Пайк. Ты был личностью. У тебя был свой стиль, свой класс. И когда ты заводился, когда включал полную скорость никто не смел приблизиться к тебе. Это было похоже на танец.
— О да, я вдохновлял группку энергичных, испорченных до мозга костей хулиганов. Великое дело, нечего сказать.
— Ты весь прогнил, Пайк. Вот в чем твоя проблема. Тебе нужно все это вычистить. Ты тушился в собственном соку целых десять лет. Нужно все это выбросить. А то так и будешь жалким ублюдком.
— Я думал, что справился.
— Только не надо! Ты — натуральный живой мертвец. Сказать по правде, Пайки, я не думаю, что ты из-за денег так разошелся.
— Хм?
— Это лишь повод. Ты хотел этого, Пайк. Что-то в тебе хотело этого. Сколько у тебя там было денег? Ну же. Их действительно было много?
— Двадцать пять тысяч.
— Вот блин. Так много?
— Да уж.
— Но я все равно остаюсь при своем мнении. Ты, Пайк, навсегда останешься таким, каким был. И чем скорее ты это поймешь, тем лучше.
— Ноэль?
— Что?
— Уже дважды Паттерсон оказывался в итоге с моими деньгами.
— И с твоей пташкой.
— И кто я теперь? Неудачник или кретин?
— Возможно, и то и другое.
— Наверное, ты прав, — ответил Пайк.
