солдат. Готы, конечно, в тот момент не могли сами выращивать все необходимое, поскольку стороны еще не достигли соглашения относительно места их проживания. Когда их запасы закончились, контроль надо всеми остальными источниками продовольствия обеспечил Валенту возможность контролировать и их самих.
Император также быстро начал переговоры о военной помощи со своим западным соправителем — императором Грацианом, сыном его брата Валентиниана I. Вероятно, в 377 г. наш старый знакомец Фемистий — оратор, философ, константинопольский сенатор и наперсник Валента — побывал в Риме. Там он произнес свою тринадцатую речь. Это выступление, далекое от оригинальности и лишенное воодушевления, возможно, оно и произносилось по поводу десятой годовщины восшествия на престол императора, выпавшей на 377 г., прославляло Грациана как воплощение идеала платоновского правителя. Куда более, нежели сама речь, интересен тот факт, что Фемистий находился на Западе в столь важный момент. При этом он дает понять, что примчался из Сирии буквально сломя голову: «…я проделал почти тот же путь, что и солнце, — от Тигра до Океана (Атлантического, то есть на запад); то было спешное путешествие, полет над землей, как, по твоим словам, [Сократ,] некогда спешил Эрос; бессонные дни следовали за [бессонными] ночами. Жизнь моя протекала в дороге, под открытым небом; я спал на земле, не имея двери, чтобы закрыть ее, постели, чтобы прилечь обуви, чтобы надеть ее…»{178}
Автор ехал столь быстро, что не смог обойтись при описании путешествия общими местами, характерными для заурядной речи: это подразумевает, что его посольство имело иную, более неотложную цель. Ключ к разгадке заключается в присутствии некоторого количества западных войск, которыми «Восток» уже мог воспользоваться для ведения кампании на Балканах летом 377 г. Ведение боевых действий с их участием потребовало бы предварительных переговоров; они должны были состояться зимой 376/77 гг. — возможно, еще до того, как вспыхнуло восстание тервингов. Именно эта нужда заставила Фемистия и его спутников пуститься в безотлагательное путешествие по суше и по морю. Послы получили задачу провести переговоры насчет решения силами обеих частей империи проблемы готов, внезапно появившихся на границе владений Валента.
Предостережение, последовавшее со стороны восточного императора, также относится к наиболее таинственному из всех событий, происшедших в то время на Дунае. Когда недостаток продовольствия начал ощущаться особенно остро и враждебность готов возросла, Лупицин переместил тервингов на свои главные квартиры в Маркианополе, как упоминалось выше. Но для того, чтобы обеспечить контроль над происходившим, ему пришлось использовать силы, которые прежде удерживали грейтунгов. Тервинги действительно двинулись на новое место, но передислокация римских войск дала возможность грейтунгам пересечь реку и вторгнуться на территорию империи. Лупицин, которому было вверено командование, должно быть, впал в отчаяние: ситуация явно вышла из-под контроля. Аммиан сообщает, что в довершение ко всему тервинги двигались к Маркианополю очень медленно, чтобы грейтунги могли догнать их. (Грейтунги, по-видимому, пересекли Дунай немного восточнее того места, где это сделали тервинги, близ Сакидавы ил и Аксиополя; см. карту № 6.) Когда тервинги находились примерно в 15 километрах от места назначения, Лупицин пригласил их вождей на обед. Аммиан описывает этот пир: «Лупицин пригласил на пир Алавива и Фритигерна; полчища варваров он держал вдалеке от стен города, выставив против них вооруженные караулы… Между горожанами и варварами, которых не пускали в город, произошла большая перебранка, и дело дошло до схватки. Рассвирепевшие варвары… перебили отряд солдат и обобрали убитых. Об этом был тайно оповещен Лупицин… он приказал перебить всех оруженосцев, которые как почетная стража и ради охраны своих вождей выстроились перед дворцом. Томившиеся за стенами готы с возмущением восприняли это известие, толпа стала прибывать и озлобленными криками грозила отомстить за то, что, как они думали, захвачены их цари… Находчивый Фритигерн, опасаясь быть задержанным вместе с остальными в качестве заложника, закричал, что дело примет опасный оборот, если не будет позволено ему вместе с товарищами выйти, чтобы успокоить народ, который взбунтовался, предполагая, что вожди его убиты под предлогом любезного приема. Получив разрешение… они умчались…» (XXXI, 5, 5–7).
Трудно с достоверностью определить, что же произошло. На первый взгляд неудачная атака стала результатом взаимонепонимания и паники, тогда как нападение на пиру являлось обычным для римского правления в приграничных областях приемом.
Устранить опасных — или потенциально опасных — вождей означало посеять смуту среди противников. Аммиан описывает четыре других примера, имевших место за период длительностью всего в 24 года, когда римские командующие использовали приглашение на пир как возможность для похищения. Один из этих четырех случаев произошел по не поддержанной сверху инициативе командира «на местах», но остальные три совершились по указанию самого императора. В одном случае командующий на Рейне получил запечатанное письмо, которое ему приказали не вскрывать, пока он не увидит вождя алеманнов, о котором шла речь, на римском берегу. Когда же это произошло и он вскрыл письмо, там содержался приказ перевести алеманна в Испанию. Я подозреваю, что Лупицин получил сходные инструкции. С Валентом, по- прежнему находившимся в Антиохии, нельзя было советоваться по любому поводу — ожидание ответа заняло бы несколько недель. Поэтому инструкции относительно тервингов, данные Лупицину, должны были оставлять простор для личной инициативы; тем не менее я не думаю, что ему дали свободу действий в отношении готской проблемы, не проинструктировав тщательно по поводу того, что ему следует делать при том или ином предсказуемом варианте развития событий. Прибытие огромного количества непокоренных готов на территорию Рима в тот момент, когда основные силы римлян были заняты в других областях, таило в себе серьезную опасность, и проблемы, связанные с ним, наверняка были тщательно продуманы. Подозреваю, Лупицину сказали следующее: если покажется, что ситуация выходит из-под контроля, надо сделать все возможное, чтобы подорвать положение готов; а внезапный захват вражеских предводителей, как уже упоминалось, представлял собой обычный прием римлян в таких случаях. Однако выбор должен был сделать сам Лупицин. В данном случае он прибег к наихудшему способу из возможных: вначале предпринял одно, потом другое, не следуя до конца ни той ни другой стратегии. Вместо того чтобы продолжать поддерживать мир, пусть «худой», или иметь дело с оппозицией, оставшейся без руководителя, он оказался лицом к лицу с организованным восстанием под предводительством авторитетного лидера{179}.
И здравый смысл (кому понравилось бы, если бы в тот момент, когда вы полностью вовлечены в события на первом фронте, на втором бы воцарился хаос?), и сопоставление с другими случаями разрешенных миграций на территорию Римской империи говорят с очевидностью, что Валент не мог радоваться появлению огромных масс готов на Дунае так, как это, пусть и не единодушно, описывают источники. Как мы уже видели, имперская идеология требовала, чтобы все варвары изъявляли покорность, и какая бы паника ни царила, так сказать, за сценой в 376 г., политика императора в глазах налогоплательщиков должна была выглядеть сознательно избранной стратегией, нацеленной на благо империи. Здесь Аммиан делает прозрачный намек. Его рассказ упоминает о вкладе «образованных льстецов» (
Гунны стали причиной того, что между Римской империей и большими массами готов возникли новые, беспрецедентно близкие отношения. Императора они, конечно, не удовлетворяли, по крайней мере его не устраивала та форма, которую они приняли. Готы также испытывали сомнения и колебания. Решение искать убежища на территории империи далось им непросто. Большинство тервингов порвало с Атанарихом, это произошло на большой сходке, где проблемы подверглись длительному подробному обсуждению (