пришло в голову ноябрьским вечером ехать сюда сквозь туман во время прилива, да еще взять с собой в эти опасные места ребенка? Почему они отправились именно сюда и кто ехал в той повозке? Ведь на многие мили вокруг Ил-Марш — это единственный дом, если только я не ошибался и поблизости не находился еще один дом, скрытый от посторонних глаз. Тот самый, где жила женщина в черном.
Кеквик смерил меня пристальным взглядом, и я подумал, что, вероятно, вид у меня был совершенно дикий и растрепанный. В тот момент я совсем не напоминал того уверенного в себе, модно одетого, деловитого молодого человека, которого вчера днем он привез сюда. Кеквик махнул рукой в сторону повозки.
— Садитесь-ка лучше, — сказал он.
— Да, но послушайте…
Кеквик отвернулся и забрался на место кучера. Он сел, закутался плотнее в свое пальто, поднял воротник, закрывший его шею и лицо, и стал ждать меня, глядя перед собой. Мне стало ясно, что он прекрасно видел, в каком состоянии я нахожусь, и понимал, что со мной случилось нечто страшно меня напугавшее, но его это не удивило. Тем не менее всем своим видом он давал мне понять: ему не хочется слушать меня, задавать вопросы или отвечать на них и вообще обсуждать что-либо. Кеквик был готов привозить меня сюда и отвозить обратно в любое время дня и ночи, он ответственно подходил к своей работе, но на этом его обязательства заканчивались.
Не сказав больше ни слова, я спешно вернулся в дом, погасил все лампы, потом забрался в повозку и позволил Кеквику и его лошадке увезти меня прочь через тихое, зловеще-прекрасное болото под плывущей в небе луной. Меня укачало, я впал в состояние транса или полудремы. Страшно разболелась голова, а желудок время от времени сводили спазмы, и накатывала тошнота. Я не оглядывался по сторонам, но иногда поднимал глаза к нависавшему надо мной огромному куполу ночного неба, и вид разбросанных по небу звезд и созвездий успокаивал и утешал меня. Небесные светила по-прежнему казались мне чем-то незыблемым и неизменным, и тем разительнее оказался контраст, который они составляли со всем, что меня окружало на земле, и с тем состоянием, в котором я пребывал. Теперь я уже не сомневался, что вступил в доселе не изведанное царство, которое прежде лежало за пределами моего понимания и воображения. Я и представить себе не мог, что это место раз и навсегда полностью изменит мою жизнь и я увижу и услышу нечто совершенно невероятное. Я уже не просто верил, что женщина на кладбище — призрак, я это знал. Эта убежденность зародилась и твердо обосновалась во мне во время мучительного и беспокойного сна. Теперь я стал подозревать, что лошадь и повозка, которые я услышал тогда, та самая повозка с истошно кричащим ребенком, которую засосало в трясину, когда болота, дельта реки и берег моря были окутаны неожиданно налетевшим туманом, сбившим меня с пути, — также оказались нереальными. Они были призраками, по крайней мере в тот момент, когда я столкнулся с ними. Те звуки, которые я слышал так же четко, как теперь слышал грохот колес и стук копыт лошади Кеквика, и та женщина с бледным изможденным лицом, увиденная мною на могиле миссис Драблоу, а позже на старом кладбище, — ничего этого на самом деле не существовало. Я мог в этом поклясться, мог присягнуть на Библии. Пускай я не в силах дать этому разумное объяснение, но я знал, они были нереальными, призраками давно умерших людей.
Смирившись с этой мыслью, я тут же успокоился, и мы продолжали наше тихое ночное путешествие, оставляя болота и дельту реки позади. Я надеялся, что мне удастся разбудить хозяина гостиницы «Гиффорд армс» и я смогу убедить его впустить меня, после чего поднимусь в мою комнату, лягу в уютную постель и снова усну, и это избавит меня от мыслей и переживаний по поводу случившегося. Завтра, когда снова взойдет солнце, я уже приду в себя и смогу обдумать дальнейшее. Но в тот момент я знал лишь одно — мне не нужно возвращаться в особняк Ил-Марш, и я должен найти способ отказаться от своих обязательств и не заниматься больше делами миссис Драблоу. Но пока я не решил, придумаю ли какое-то оправдание или расскажу мистеру Бентли все как было в надежде, что моя история не покажется ему нелепой.
Я уже готовился отойти ко сну — хозяин гостиницы проявил заботу и участие в моей судьбе, — когда вдруг поймал себя на мысли, каким невероятно великодушным оказался мистер Кеквик: он приехал за мной, как только туман и прилив позволили ему это. Он вполне мог махнуть на все рукой, развернуть свою двуколку и вернуться только на следующее утро. Но он, наверное, ждал и даже не распрягал лошадь, волнуясь, что мне одному придется провести всю ночь в этом доме. Я был невероятно признателен ему и напомнил себе, что он должен получить щедрую награду за доставленные неудобства.
Я лег в постель в начале четвертого, однако до рассвета оставалось еще около пяти часов. Хозяин сказал, что я могу спать, сколько моей душе будет угодно, никто не станет меня тревожить, и завтрак доставят, как только я пожелаю. По-своему он, так же как и Кеквик, переживал за меня. Но оба они были очень сдержанны и, казалось, выставили барьер, ограждавший их от любых расспросов, а я не собирался разрушать эту преграду. Кто знает, что им самим довелось видеть и слышать и как много им было известно обо всем, что случилось в прошлом, не говоря уж о ходивших в этих местах слухах, легендах и поверьях? Об этом я не мог даже догадываться. Но того немногого, что я сам испытал, оказалось достаточно, чтобы воздержаться от любых попыток получить объяснения.
Поэтому, утопая в мягких подушках и размышляя о случившемся, я в конце концов забылся тревожным, тяжелым сном. Передо мной появлялись какие-то фигуры, вызывавшие у меня тревогу, и пару раз я едва не проснулся. Я выкрикивал какие-то бессвязные слова, покрывался испариной, крутился в постели, пытаясь освободиться от кошмаров, вырваться из полузабытья, из-под власти ужаса и дурных предчувствий. И все время сквозь сон я слышал пронзительное ржание лошади и крик ребенка, которые никак не смолкали, а я, совершенно беспомощный, стоял в тумане неподвижно, словно прирос к земле, и позади меня, невидимая, но осязаемая, парила женщина в черном.
Мистер Джером напуган
Проснувшись, я обрадовался, когда снова увидел мою комнату, залитую ярким солнечным светом. Однако усталость и ощущение горечи не покидали меня, и мое нынешнее состояние сильно отличалось от того, как чувствовал я себя прошлым утром. Тогда я прекрасно выспался, проснулся бодрым и был готов броситься навстречу новому дню. Неужели все это было всего лишь вчера? Мне казалось, я совершил невероятно долгое путешествие, пускай оно и произошло, скорее, в духовной сфере. Я просто не мог поверить, что совсем недавно считал себя таким уравновешенным и спокойным, словно с тех пор прошло много лет. Теперь моя голова была тяжелая и болела, ее словно налили свинцом, в ушах звенело, я чувствовал себя усталым и опустошенным, нервы были напряжены до предела, а чувства обострены.
И все же через некоторое время я заставил себя подняться с кровати, которая теперь казалась жесткой и неудобной, словно мешок с картошкой. Я отодвинул штору и посмотрел на ослепительно яркое голубое небо, затем ополоснул лицо и шею холодной водой из-под крана и принял хорошую горячую ванну. Это немного взбодрило меня, я собрался с мыслями и смог спокойно взвесить, что мне делать дальше. За завтраком, который я неожиданно для себя съел с большим аппетитом, я продумал несколько вариантов. Прошлой ночью я был непреклонен и не принял бы никаких возражений — я больше не хотел иметь ничего общего с особняком Ил-Марш и с делами Драблоу и собирался отправить мистеру Бентли телеграмму, переложить все свои обязанности на мистера Джерома и первым же поездом вернуться в Лондон.
Проще говоря, я хотел сбежать. Да, именно так я и расценивал свои намерения теперь, при свете дня. Я не испытывал вины за подобное решение — настолько сильно был напуган. Не скажу, что я чувствовал себя совсем уж трусом, готовым броситься наутек при первой же опасности, однако и считать себя храбрецом у меня не было никаких оснований. К тому же пережитые мною события, столь пугающие, проистекали из сферы непознанного и непостижимого, не поддавались объяснению, но вместе с тем имели очень сильное влияние на меня. Постепенно я понял, чем больше всего напуган, и, разобравшись в своих мыслях, переживаниях и страхах, осознал, что это никак не связано с увиденным и услышанным. В женщине с изможденным лицом, по сути дела, не было ничего отталкивающего или пугающего. Ужасные крики, доносившиеся сквозь туман, сильно встревожили меня, но гораздо хуже оказалось то, что окружало это место и вселяло особую тревогу. Какая-то атмосфера, сила — я даже не мог дать точное определение —
