Мрачный темно-серый особняк Ил-Марш возвышался над болотами как скала. Его окна с закрытыми ставнями были темными. Я не заметил ни одной тени или силуэта, ни одной живой или мертвой души. Мне казалось, никто не смотрел нам вслед. Затем копыта лошади быстро застучали по узкой бетонированной дороге между канавами и зарослями кустарника. Я отвернулся от этого ужасного места и вознес к небесам молитву, чтобы мне никогда не пришлось увидеть его вновь.
С того момента, как я сел в двуколку, мистер Сэмюель Дейли обращался со мной очень бережно и с большой заботой, словно я был инвалидом. Когда же мы прибыли в его дом, его старания обеспечить мне надлежащий отдых и покой удвоились. Мне подготовили комнату — это оказалось просторное тихое помещение с маленьким балконом, выходившее окнами в сад, за которым начиналось поле. В гостиницу «Гиффорд армс» тут же послали слугу, который должен был забрать оставшиеся там вещи. После этого мне подали легкий завтрак и оставили меня одного, чтобы я мог выспаться. Паучка помыли, причесали и принесли ко мне. «Раз уж вы привыкли к ней», — сказал мистер Дейли. Собака с довольным видом улеглась около моего кресла. Судя по всему, она уверилась, что пережитые утром неприятности остались в прошлом.
Я отдыхал, но не мог уснуть, мой мозг все еще находился в смятении, мысли лихорадочно крутились в моей голове, нервы были напряжены. Я радовался тишине и покою, но особое удовольствие мне доставляло сознание того, что хотя в комнате я был совсем один и никто не тревожил меня, однако в доме и в городе жили люди, много людей, и все они занимались своими обычными делами. Я все еще не мог до конца поверить, что вновь оказался в нормальном мире и жизнь вокруг меня идет своим чередом.
Изо всех сил я старался не думать о случившемся. Я написал очень сдержанное письмо мистеру Бентли и более подробное Стелле, однако ни словом не обмолвился о том, сколь сильное несчастье постигло меня.
Затем я вышел из дома и несколько раз обогнул большую лужайку, однако воздух был сырым и холодным, поэтому в скором времени я вернулся в свою комнату. Мистера Дейли нигде не было. Еще до полудня я вздремнул часок, сидя в кресле. Сон мой был неспокойным, пару раз я тревожно вскакивал, но потом все же смог расслабиться и, проснувшись, почувствовал себя отдохнувшим.
В час дня в мою дверь постучали, и горничная спросила, принести ли ленч ко мне в комнату или я спущусь в столовую.
— Спасибо, скажите мистеру Дейли, что я буду есть вместе с ним.
Я умылся, привел себя в порядок, позвал собаку и спустился вниз.
Супруги Дейли были невероятно добры и заботливы и настояли на том, чтобы я задержался у них на пару дней, прежде чем вернуться в Лондон. Я твердо решил уехать: ничто не могло заставить меня вернуться в особняк Ил-Марш хотя бы на час. Я считал себя смелым и решительным, но потерпел поражение и не стыдился признаться в этом. Человека можно обвинить в трусости, когда он убегает от реальной опасности, но если речь заходит о потусторонней, бестелесной и необъяснимой угрозе не только его жизни, но и рассудку, душе, в таком случае бегство является проявлением не слабости, а самого что ни на есть благоразумия.
Тем не менее я сердился не на себя, а на призрак особняка Ил-Марш, на жестокое, бессмысленное поведение этого создания; меня разбирала ярость из-за того, что оно помешало мне и, без сомнения, готово помешать любому другому на моем месте выполнить свою работу. Возможно, я злился также и на мистера Джерома, Кеквика, хозяина гостиницы, Сэмюеля Дейли — за то, что они оказались правы насчет этого дома. Я был слишком молод и самонадеян, мне не терпелось ринуться в бой. И я получил жестокий урок.
После великолепного ленча я снова оказался предоставлен самому себе. Мистер Дейли вскоре уехал на одну из своих отдаленных ферм, а я стал разбирать связку писем миссис Драблоу, которую привез с собой. Меня очень заинтересовала рассказанная в письмах история, которая начала выстраиваться передо мной по мере того, как я читал их; это была увлекательная история, и мне хотелось узнать, чем она завершилась. Сложность заключалась в том, что я не знал, кто та молодая женщина — Дж., или Дженнет, — которая писала все эти письма. Возможно, она была родственницей миссис Драблоу или ее мужа или, что менее вероятно, ее подругой. Но скорее всего именно кровное родство позволило ей или, правильнее сказать, заставило ее отдать своего незаконнорожденного ребенка на усыновление другой женщине, как это стало ясно из писем и официальных бумаг.
Я сочувствовал Дж., перечитывая ее короткую историю. Ее страстная любовь к сыну и разлука с ним, ее гнев и яростное сопротивление, а затем отчаяние, когда ей все же пришлось смириться с обстоятельствами, наполнили меня чувством грусти и сострадания. Лет шестьдесят назад девушка из простонародья, живущая в замкнутом обществе и попавшая в подобную ситуацию, устроилась бы куда лучше, чем эта аристократка, которую все отвергли и с чьими чувствами никто не считался. Хотя, насколько мне было известно, в Викторианской Англии служанки нередко убивали или бросали своих незаконнорожденных детей. А Дженнет по крайней мере знала, что ее сын остался жив и попал в хорошую семью.
Затем я нашел еще несколько документов, которые находились в связке писем. Это были три свидетельства о смерти. Первое — на мальчика, Натаниеля Драблоу, шести лет от роду. Причина смерти — утопление. За ним следовало похожее свидетельство с той же датой на Роуз Джадд, которая также утонула.
Я испытал сильнейшее потрясение и ужас, от которого весь похолодел, покрылся липкой испариной, а мой желудок сжался и поднялся к самому горлу, и я почувствовал, что еще немного, и меня либо вырвет, либо я задохнусь. Однако ничего подобного не случилось, я вскочил и стал в волнении и отчаянии расхаживать по комнате, сжимая в руке два листа смятой бумаги.
Некоторое время спустя я заставил себя посмотреть последний документ. Это было еще одно свидетельство о смерти, но датировалось оно двенадцатью годами позже двух других.
Свидетельство оказалось выписано на Дженнет Элизу Хамфри, старую деву, тридцати шести лет. Причиной смерти являлся «сердечный приступ».
Я тяжело опустился в кресло, но был слишком взволнован, чтобы оставаться там долгое время, поэтому вскоре я позвал Паучка и снова отправился на прогулку. Холодный ноябрьский воздух подернула дымка сумерек, я пошел прочь от дома мистера Дейли по аккуратно подстриженной траве через сад, мимо амбаров, конюшни и навесов. От быстрой ходьбы мое состояние немного улучшилось. Меня окружали поля со вспаханной бурой землей, кое-где виднелись низкорослый кустарник и несколько вязов с гнездами грачей в голых ветвях. Время от времени черные птицы стаями поднимались в воздух, каркая и хлопая крыльями, и кружили в свинцовом небе. С полей дул ледяной ветер, приносивший с собой крупные брызги дождя. Однако Паучок, как и я, была рада прогулке.
Пока я шел, мои мысли были сосредоточены на письмах и документах, которые я только что прочитал, и я думал лишь о рассказанной в них истории. Теперь картина казалась ясной и завершенной. Я узнал, возможно, совершенно случайно, разгадку или по крайней мере значительную ее часть, мне стало известно, кем была женщина в черном, я получил ответы на многие вопросы. Однако несмотря на то что теперь я знал гораздо больше, совершенное мною открытие не удовлетворило меня в полной мере. Оно лишь огорчило, встревожило и напугало. Я кое-что узнал и в то же время совершенно ничего не понимал, был сбит с толку и не мог найти объяснение. Как все это произошло? Я уже говорил, что до этого случая я не верил в призраков, как и любой другой психически нормальный, образованный, обладающий интеллектом и чувством здравого смысла человек. Но я видел призрак своими глазами. События, ужасающие и трагические, случившиеся много лет назад, необъяснимым образом повторялись снова и снова, пускай и в каком-то другом, нереальном измерении, отличном от того, в котором существовал я. Повозка с шестилетним мальчиком по имени Натаниель — приемным сыном мистера и миссис Драблоу — и его нянькой сбилась с пути в тумане, съехала с безопасной дороги и направилась в болота, где ее засосало в трясину и утянуло на дно, под воду. Ребенок и няня утонули; вероятно, вместе с ними погибли лошадь и кучер. И вот теперь на том же болоте призраки, тени или души усопших разыгрывают эту сцену снова и снова, и я не знаю, как часто это происходит. Ничего этого нельзя увидеть. Можно только услышать.
