— Замечательно. Все вертится вокруг всего остального. Будто в детской пляске. А вокруг Луны что вертится? Звезды?
— Нет. Еще каждый шар вертится сам по себе. Земля, Луна, Солнце. Они кружатся в пространстве. Старики мусульмане скажут тебе то же самое. Это действительно слегка похоже на пляску.
Залман рассмеялся. У Ворот Темноты была толпа пастухов и крестьян. Кое-кто обернулся при этом звуке. Даниил всмотрелся в их лица. Крупные, широкие черты шумеров, узкие глаза монголов, впалые щеки бедуинов. На всех лицах выражение пытливости или подозрительности, никто не улыбается. Он снова обратил взгляд на брата.
— Все, что я говорю, чистая правда.
— Чистая, как старики в рядах медников. Земля крутится?
Даниил кивнул, и Залман подступил вплотную к брату.
— Ну так подпрыгни, пусть она повернется под тобой! Если сможешь подпрыгнуть здесь и провалиться по самый зад в речную грязь, я поверю, что вся вселенная круглая. А до тех пор держи свою заморскую чушь при себе.
— Тигр! Фрат! Сетям алейкум. Вы как будто готовы убить друг друга.
Они отпрянули, будто дети, застигнутые во время драки. Даниил заслонил глаза рукой от солнца. Ибрагим направлял к ним коня. Лицо его было морщинистым, улыбающимся. Как у Мехмета. Позади него сливались в пыли силуэты других людей и коней.
Залман хлопнул по плечу брата и отошел от него.
— Ибрагим! Ва алейкум эс. Ты опоздал на несколько часов.
— Прошу прощения. На юге песчаные бури.
Арабский язык жителя болот звучал выразительно, ритмично. Ибрагим окликнул других всадников. Они приблизились к городской стене. Обогнули толпу у ворот и остановились. Залман увидел, что Ибрагим смотрит на них с братом осуждающе.
— Как там Мехмет?
— Скучает. — Ибрагим снова заулыбался. — Я всегда буду благодарен тебе за то, что привел его к нам. Сегодня я привез тебе кое-что особенное.
— Надеюсь, не еще один музыкальный инструмент с клавишами?
Ибрагим покачал головой, расстегнул седельную сумку и достал что-то, завернутое в муслин. Осторожно взял обеими руками и протянул эту вещь Залману. Не выпускал, пока не убедился, что тот ее крепко держит. Она оказалась тяжелее, чем ожидал Залман, и была под муслином холодной. Залман улыбнулся. Покачал ее.
— Что это? Ребенок из Вавилона?
— Нет, не ребенок.
Ибрагим еще раз оглянулся на соплеменников. Залман видел, что они держатся в отдалении не только от ворот, но и от него. Или от свертка.
Он взглянул на брата. Даниил был погружен в собственные мысли. Залман подавил в себе желание его окликнуть. Опустил сверток на землю и размотал слои муслина.
Под тканью оказался глиняный кувшин с запечатанным битумом горлышком. На стенке были выгравированы буквы. Залман узнал в них арабские, несколько необычной формы. Слегка качнул кувшин рукой — послышались стук и шелест. Внутри было что-то твердое. Что-то мягкое.
Он поднял взгляд и с любопытством посмотрел на Ибрагима. Солнце находилось позади него, и выражения лица видно не было. Житель болот неотрывно смотрел на кувшин как зачарованный. Будто кошка, наблюдающая за тенями.
Залман ни с того ни с сего подумал о детях Мехмета, трех заживо похороненных девочках. Муслиновых свертках во влажной земле.
— Ибрагим… — Он потряс головой, помолчал минуту. — Я сомневаюсь, что мне это нужно.
— Нужно. Не сомневайся.
— Ты уверен?
— Да.
Залман встал. Отряхнул прикасавшиеся к кувшину руки.
— Тогда положи конец моим страданиям. Скажи, что там.
Ветер поднял на дороге пылевые смерчи. Подхватил муслин, лежавший у их ног. Ибрагим нагнулся и стал наматывать его на руку, аккуратно, как тюрбан. Заботливый человек из бережливого народа, ничего не бросающего.
— Неподалеку от Басры есть древний город, который поглотила пустыня. Две недели назад песчаные бури обнажили его. Там мы и нашли этот кувшин. Прочесть надпись трудно, однако наши старики знают это письмо. Они говорят, в кувшине находятся лекарства какого-то принца.
— Лекарства? Ты меня удивляешь. По тому, как ведут себя твои друзья, я решил, что там какая-то зараза.
Они вместе посмотрели на жителей болот. Суровое лицо Ибрагима смягчилось.
— Мои родичи необразованные и суеверные. Говорят, такие лекарства не исламские. Значит, это нечистая сила. Черная магия. Говорят, что кувшин навевает им кошмары. Считают, что Аллах нас проклянет, если мы оставим его у себя. Раз я хочу жить вместе с ними, то взять содержимого кувшина не могу. И насколько я понимаю, они могут быть правы.
Залман коснулся кувшина носком сандалии.
— И насколько понимаю я. Их Аллах — это мой Иегова. Ибрагим, для чего мне древние лекарства?
— Лекарства — это старое название. Сейчас мы сочли бы их скорее амулетами.
— Волшебными?
— Приносящими удачу камнями. Талисманами. На востоке Персии такие вещи в ходу. Называются они науратан. Талисманы с девятью драгоценными камнями. А эта надпись гласит, что здесь лежат амулеты принца. Понимаешь?
— Ты хочешь сказать, что в этой штуке… — Он снова взглянул на сосуд. Собственно говоря, это был не кувшин, без носика, без ручки. С толстыми стенками, из грубообработанной глины. Некрасивая вещь, созданная для долгого хранения. — …в этой штуке драгоценности.
Сосуд лежал между ними. Оба рассматривали эту массивную вещь. Теперь она находилась ближе к Залману, чем к Ибрагиму. Залман знал, что если поднимет сосуд, то станет его владельцем, достаточно только нагнуться.
Он пожал плечами:
— Ну что ж, это, разумеется, интересно. Однако если ты прав, мне купить его не по карману. Сколько он может стоить?
— Сколько за него дадут.
— Цена явно такая, что у меня глаза полезут на лоб. А если ты ошибаешься, мне эта вещь ни к чему. Я торгую безделушками и парафином, а не…
Ибрагим поднял руку, останавливая его. Зубы у него цвета старой слоновой кости, подумал Залман. Реликвий и древностей.
— Залман Бен Леви бар Исраэль, я никогда не торговал с тобой ради выгоды. Ты, наверное, удивляешься, почему я езжу так далеко на север. Думаешь, нам необходимо приезжать в ненавистные турецкие города ради какого-то парафина и трубок?
Он умолк. Залман не знал, что сказать. Житель болот подался к нему. Он уловил запах козлятины.
— Друг, ты вернул мне человека, которого я считал мертвым. Это стоит немало. Я всякий раз приезжаю сюда, чтобы оплатить свой долг. — Ибрагим отступил в сторону. — Этот сосуд для тебя и твоих родных.
Позади них какой-то коренастый человек заспорил с турецкими стражами о въездной пошлине. Залман прислушался к его крикливому, хриплому голосу. От телеги этого человека несло рыбой, протухшим на солнце карпом. Оглянулся. Даниил смотрел на него с Ибрагимом. На двух людей и лежавший между ними кувшин. Пошел к Залману, рослый, сутулый, и Залман ощутил прилив волнения. Гнев собственника, словно брат мог отнять у него подарок Ибрагима.
Он нагнулся и поднял тусклый глиняный сосуд. И держал обеими руками, пока Ибрагим укладывал муслин в седельную сумку, влезал на коня и поворачивал его к югу.
