болельщики нашей команды скоро войдут в высшую лигу хулиганов.
— Черт. Это только даст повод всяким дебилам чувствовать себя героями! — в отчаянии воскликнул Паско. Хозяин «Розы и короны» все еще был в больнице с серьезной травмой глаза. Глаза же потенциальных свидетелей происшествия, похоже, тоже были не в порядке, потому что все описания погромщиков разительно отличались друг от друга.
— Сеймур еще не вернулся? — спросил Паско.
— Да ты что! Всего десять пятнадцать. Раз нашего юного Денниса заслали в общежитие медсестер, его можно не ждать раньше чем через двадцать четыре часа! Зато главный вернулся.
— Как он?
— Невеселый. Я его спросил, удалось ли ему раскопать что-нибудь в «Приюте», а он ответил, что хозяин полный дурак и пиво у него паршивое.
— Плохо, плохо. Думаю, оставлю его пока в одиночестве.
— Да он там все равно не один.
— Да? А с кем?
Сержант пожал плечами.
— Кто его знает?
И сержант кивнул в сторону, где сидел придурок Гектор, склонившись над машинкой с сосредоточенным видом шимпанзе, размышляющей, с какой фразы лучше начать писать «Гамлета».
Паско вздохнул и пошел восвояси.
Ему было, конечно, интересно, кто пришел к Дэлзиелу, но не настолько, чтобы эта проблема завладела им безраздельно. Однако, когда Паско дошел до своего отдела, он услышал рев раненого мастодонта. Его опытное ухо позволило ему определить, что причиной столь яркого проявления чувств был гнев. По идее, в подобной ситуации следовало бы спрятаться в шкафу до выяснения, на кого направлен сей гнев. Но, поскольку в этом отношении Паско чувствовал себя в безопасности, он решил удовлетворить свое любопытство и, легко постучав в дверь начальника, всунул голову в кабинет со словами:
— Вызывали, сэр?
Тайна визитеров была раскрыта. Ими оказались Филип Свайн и Иден Теккерей. Адвокат улыбнулся Паско. Бледный, осунувшийся Свайн не обратил на него никакого внимания. А Дэлзиел заорал:
— Нет, черт возьми, не вызывал! Но раз уж ты пришел, входи! Мне нужен свидетель, потому что, черт возьми, похоже, меня собираются оклеветать!
— Да нет же, нет, — урезонивал его Теккерей. — О какой клевете может идти речь, когда нет никаких обвинений в ваш адрес. Чтобы внести ясность, позвольте мне прежде всего сказать, что мы никоим образом не оспариваем того факта, что мой клиент дал показания добровольно, без принуждения и все правила дознания были соблюдены.
— Премного благодарен, — прорычал Дэлзиел.
— Теперь же все, что он хочет, это только лишь внести небольшие изменения в свои показания. И тоже добровольно, без принуждения и строго соблюдая правила, — продолжал адвокат.
— И только-то? — язвительно осведомился Дэлзиел.
— Здесь у меня копии его измененного заявления. Возможно, мне следует прочитать его вам, чтобы избежать превратного понимания или толкования изложенного.
Адвокат надел очки в роговой оправе и кашлянул, прочищая горло. Паско был убежден, что, кроме того, что он защищал интересы своего клиента, он еще и получал от происходящего огромное удовольствие.
— Прежде чем зачитать вам заявление моего клиента, — добавил Теккерей, — я хочу обратить ваше внимание на то, что все нижеизложенное записано со слов мистера Свайна без каких бы то ни было исправлений или иного вмешательства с моей либо чьей-то еще стороны.
Он снова откашлялся и начал читать.
— Когда детектив Дэлзиел привез меня в участок в ночь смерти Гейл, я, по всей вероятности, был в состоянии шока. Все, за исключением смерти Гейл, казалось мне нереальным, далеким и несущественным. Состояние шока продолжалось у меня после той ночи еще некоторое время, но этот диагноз был официально поставлен только после того, как я, по совету мистера Теккерея, посетил своего врача.
Я всегда буду чувствовать вину за то, что Гейл умерла. Наверное, я что-то сделал не так. И может быть, если бы я не побежал тогда вечером к Уотерсону домой, ничего этого не произошло бы. Как бы то ни было, теперь мне ясно, что эти чувства повлияли на мою оценку происшедшего и изложение фактов так сильно, что я готов был принять на себя всю вину, а не только моральную ответственность. Поэтому и написал, что я фактически держался за пистолет, когда он выстрелил. Теперь я могу все точно восстановить в памяти и с большей ответственностью изложить, что же произошло на самом деле.
Когда Гейл начала размахивать пистолетом, Уотерсон, а не я сделал попытку отнять его у нее. Может быть, он опасался за себя, а может, думал только о том, как бы Гейл не причинила себе вреда. Мне это неизвестно. Я знаю только, что пистолет выстрелил, а Уотерсон совершенно потерял самообладание. Он отпрянул от Гейл, зажав пистолет в руке. Я взял у него оружие из страха, что он может случайно выстрелить вновь и наделать еще больших бед. Он прислонился к стене, а я остался стоять на месте, где и стоял, естественно, в состоянии шока, пока не вошел мистер Дэлзиел.
Внося изменения в мои первоначальные показания, я не пытаюсь снять с себя ответственность за происшедшее. Я лишь хочу восстановить истину, поскольку в этом вижу первый шаг к тому, чтобы примириться со своей потерей, пережить и искупить вину.
Закончив читать, Теккерей сказал:
— Я уверен, что вы воспримете эти пересмотренные и удивительно трогательные по своей искренности показания моего клиента, как они того заслуживают.
Дэлзиел, который прослушал заявление, будто это была великопостная проповедь в сельской церкви, широко зевнул и произнес:
— Да, думаю, что уж это-то я могу обещать.
— Благодарю вас, — сказал Теккерей. — Без сомнения, второй свидетель, мистер Уотерсон, подтвердит эту версию происшествия в своих показаниях, как только мы сможем получить их.
«Ах ты, старый коварный дьявол! — с восхищением подумал Паско. — Ты каким-то образом разузнал о том, что содержится в заявлении Уотерсона? Или просто догадался. Вот поистине противник, достойный Дэлзиела!»
— Мы все еще пытаемся найти мистера Уотерсона, — уклончиво сообщил Дэлзиел.
— Странно, что для вас это оказалось такой сложной задачей, — удивился Теккерей. — И я не в силах понять, почему отсутствие мистера Уотерсона, чем бы оно ни было вызвано, мешает нам уладить это дело. Простое человеколюбие требует того, чтобы следствие было закончено, а останки выданы ближайшим родственникам покойной. Мой клиент и так слишком много пережил.
— Мы в этом не виноваты. Ты же сам сказал, все было по закону.
— Это правда, — согласился адвокат. — Ничего не было упущено. За исключением, может быть, нескольких мелочей. Например, в ночь, когда все это произошло, вы вызвали вашего врача для осмотра мистера Уотерсона, но он не осматривал мистера Свайна, потому что вы его об этом не попросили.
— Не видел в этом нужды, — твердо произнес Дэлзиел. — Уотерсон был в истерике. Свайн же выглядел вполне нормально. Если позволите, он выглядел в ту ночь даже лучше, чем сейчас.
Свайн, который рта не раскрывал, во всяком случае за время присутствия Паско, гневно уставился на Дэлзиела, но Теккерей ободряюще похлопал его по руке и проговорил:
— Да, помнится, в вашем собственном заявлении вы отмечали, как спокоен и собран был мистер Свайн. И когда на следующий день мы с вами впервые беседовали, вы обратили мое внимание на то же самое. У меня сложилось впечатление, что вы делали свои умозаключения на основании своих собственных наблюдений, которые свидетельствовали не в пользу моего клиента.
— Я просто излагаю факты, как я их вижу, и больше ничего.
— Конечно. Но вот чего вы не увидели: это мнимое спокойствие моего клиента, его кажущееся владение собой могли быть на самом деле симптомами шока, который был диагностирован позднее и внешние проявления которого, пусть даже запоздалые, вы только что сами отметили. Как жаль, что при наличии врача в ту ночь вы не…
