травмпункта.
— Знаете, для того, кто не нанимался к миссис Уэнтворт, я вроде как многовато вас катаю, — заметил Ингрем. — Вы одержимы. Она сломала вам руку, как спичку, а вас все равно тянет обратно.
Джейкоб прислонился головой к стене, закрыл глаза.
В травмпункте ему дали лед, но принять пока не могли: пациентов оказалось больше обычного, и Джейкоб с Ингремом третий час торчали в приемной.
— Устал я, — сказал Джейкоб. — Последнее время спал меньше, чем нужно. Может, я уже рехнулся нафиг.
Ингрем что-то понимающе промычал, а потом внезапно спросил:
— Леди очень больна, да?
Джейкоб открыл один глаз.
— Ага.
Ингрем кивнул.
— Знаете, вот был у меня дядя, вернулся с войны инвалидом. Он уходил весь такой блестящий и сильный, всехний герой. Возвращается — сначала нормальный, только тихий. Смотрит на нас на всех, и мы на него все тоже смотрим. А потом он превратился в самого мерзкого сукина сына, какого я видел. Прогнал жену, детей тоже... Он вдруг понял, что не может больше заботиться о своей семье. Каждый раз, когда он пытался поступать, как привык, что-нибудь случалось. Инфекция, новые боли, или он слишком уставал и не мог доделать начатое. Дело все в том, что люди стали с ним обращаться по-другому, думали, что если он калека, то это дает им право на вольности, которые вообще-то никто без спросу не делает. Посторонние считали, что нормально поднять его в грузовик, как мешок картошки. Женщины на церковном пикнике подходили, чтобы вылить его бутылку из-под катетера, потому что его жена или мать сказали, что можно. А его вроде не нужно и спрашивать. Мужчине трудно потерять все, что делало его мужчиной. По-моему, несправедливо, что он всего этого лишился. Теперь не знает, куда себя девать. А все ведут себя так, будто он не заслуживает, чтобы к нему относились как к мужчине.
Джейкоб резко встал.
— Мы пойдем в аптеку через дорогу. Я возьму там лубок и бинт. У меня нет времени ждать, и если я не смогу показать вам, как бинтовать сломанные кости, при том что я видел сотни раз, как это делал Гидеон, то поделом мне, если они криво срастутся. Вам не нужно везти меня обратно. Я проголосую.
— Я отвезу тебя домой, сынок.
После ухода Джейкоба дом стал тихим, как могила, и пустым. Лисса прошла в кабинет, нашла дневную почту, которую еще не просмотрела. Джейкоб разложил ее аккуратными стопочками.
Она запрещала ему открывать личную корреспонденцию, тогда как письма от вампиров ее Региона, счета от торговцев, чеки от предпринимателей и все такое он имел право просматривать. Поэтому она сразу же заметила два письма, которые он отложил в сторону.
Одно было от лорда Мейсона, с маркой Саудовской Аравии. Другое — из монастыря в Мадриде. Поскольку она платила за ремонт строений и владела землей, на которой он стоял, то периодически получала письма от отца Гонзалеса, касающиеся деловых вопросов. Все же она решила начать с письма Мейсона, и, забрав их оба, как-то неожиданно для себя прошла в комнату Джейкоба.
Она не приходила сюда с тех пор, как он въехал. Лисса открыла комод: там лежали аккуратно сложенные носки, трусы, ремень, несколько футболок и джинсов. У нее заныло в груди. Но она упорно оставалась в комнате, гладя футболку, которую он в последний раз надевал, работая во дворе. На ней было изображение какой-то рок-группы, может быть, она была с концерта, куда он ходил, а может, он просто прихватил ее в секонд-хенде. Большинство его вещей, хотя и неплохие, и хорошо сидящие на нем, были, кажется, приобретены именно там.
Она поднесла футболку к лицу и чуть не застонала, когда прохладная мягкая ткань прикоснулась к ее горячечному лбу.
Это было через несколько месяцев после того, как она отослала Томаса в монастырь. Она несколько раз навещала его там и хотела вернуть. Пришло время. Рекс мог оставаться или проваливать, но она привезет своего слугу обратно.
Той ночью Рекс заговорил о Карнале, и Лисса ответила, как и всегда, что Карнал его просто использует.
— Он мне говорил, что ты что-нибудь такое скажешь, — Рекс злобно сверлил ее взглядом. Когда-то ее завораживал блеск его черных глаз, но это было так давно... — Ты пытаешься отравить мои чувства к нему. Но я умнее тебя. Ты пыталась отравить мое сердце, но я раньше отравил тебя. И твоего жалкого монаха.
— Что ты такое говоришь?
— Ты не заглядывала в сознание своего монаха в последнее время. Он был очень строптив, — Рекс ухмыльнулся, глядя на заходящее солнце в щель между занавесями.
Она подумала, что знает, о чем толкует ее муж. Во время одного из ее визитов Томас пытался развеселить ее. Он рассказал ей свой сон о том, как девушка принесла ему букет лесных цветов, умоляя о помощи. Ее брат умирал и просил соборования. «Вы должны прийти, святой отец. Прямо сейчас. Пожалуйста...»
Рекс продолжал:
— Есть такая травка с бело-золотыми цветами, у нее одно из тех названий, которые никто не может выговорить. Она действует как галлюциноген. Мне рассказал о ней Карнал. Он очень умен для своих лет. Конечно, я согласен, он водится с сомнительной компанией и любит поиграть с охотниками на вампиров. Но он не знает, как я применил знание, которое он мне дал. Это между нами.
Во время ее последнего визита Томас плохо себя чувствовал. Грипп. Она не пробовала его крови, хотя оба хотели этого доказательства их связи. В тот последний раз они просто сидели в монастырском саду, разговаривали о простых и приятных вещах.
— Ты пила его кровь, не так ли? — Рекс отвернулся от окна, внимательно глядя на Лиссу. — Каждый раз, когда ты отправляешься повидать этого человека, которого ты любишь больше, чем меня, ты пьешь его кровь, а мне своей крови не даешь, и тела тоже не даешь с той ночи, как он пытался отнять мою жизнь. Ну что же, можешь идти к нему, умрите вместе.
Она думала, что ее сердце было вырвано в ту ночь, когда Рекс позволил Карналу изнасиловать ее. Но сейчас ей было больно как никогда.
Если бы он отравил только ее, она бы смирилась. Все равно от их любви ничего не осталось. Но Томас... Он отнял у нее Томаса, заставил того страдать лишь за то, что он слишком ее любил. Она не заслуживала Томаса, но Томас заслуживал справедливости.
Ею овладело спокойствие, и она поняла, что время пришло. Она поднялась с кресла, сделала два шага.
Через минуту в ее руке слабо пульсировало раздавленное сердце. Пустые глаза Рекса уставились на нее, не веря, а она отдернула занавески, впустила солнце и стояла, глядя, как его тело превращается в пепел на ковре, который она потом сожжет.
Независимо от ее репутации, Совету пришлось бы принимать меры против такого правонарушения. Как минимум у нее отобрали бы Регион. И Томас предложил способ действия.
