англосаксов.
– После двух страшных пожаров, почти уничтоживших город, согласно указу губернатора дома разрешено возводить только из камня, – рассказывал де Гюсак спутнику. – Причем перекрытия полагается делать исключительно из кипарисов, срубленных в полнолуние.
– Помогает? – поинтересовался Липранди.
– Трудно сказать. – Тонкие губы аристократа скривились в улыбке. – Об этом можно будет судить лет через сто или хотя бы через пятьдесят.
Подружившиеся за время плавания путешественники не спеша шли по пыльной неширокой улице, носившей гордое название Бурбонская. Дома по сторонам не имели заборов, но, как сразу пояснил де Гюсак, каждый имел внутренний дворик – патио.
– Там обязательно разбиты небольшие садики, причем один розмарин обязательно поливает сама хозяйка. Согласно поверью, пока цветок не увял, муж хранит верность своей суженой.
Чуточку циничная улыбка аристократа говорила о том, что уж в это он ни за что не поверит. Но если это утешает женщин…
– Интересно, – согласился Липранди.
Внутрь двориков вели арочные ворота настолько невысокие, что в них едва мог въехать экипаж. Путешественники даже увидели церемонию въезда и как черный кучер был вынужден снять высокий цилиндр, чтобы не зацепить головным убором низко нависший свод.
– Что-то в городе много чернокожих, – заметил Липранди.
– Так это рабы, – равнодушно пожал плечами де Гюсак.
– И не бунтуют?
– Не особо. Впрочем, в каждом жилище на такой случай имеются цепи.
– Признаться, как-то непривычно слышать о таком. В Европе рабство давно изжито.
Липранди вспомнил о крепостном праве на землях России и Польши, но рабство и крепостное право – вещи разные.
Он попытался сравнить оба института собственности и сразу сделал вывод, что крепостное право по сравнению со здешним беспределом – едва ли не вершина развития цивилизации. Помещик ведь не только собственник, но и еще отец крестьянам, да и ограничений у него столько…
– То Европа. Здесь действуют свои законы и правила, – вздохнул аристократ. – И потом, люди бежали за море с единственной целью – жить счастливее, и уже потому большинство из них решило избавиться от физического труда, переложив его на рабов. Разве непонятное желание? Кстати, мы уже пришли. Это милейшее заведение называется «Кафе беженцев». Здесь любят собираться представители местной аристократии. Да и не только они.
И вновь иронически изогнутые губы де Гюсака рассказали, какого он мнения о здешнем аристократическом обществе.
– И кто туда входит? – понимающе улыбнулся Липранди.
– Богатые торговцы, землевладельцы, удачливые флибустьеры, представители местной администрации. В общем, те, у кого есть или власть, или деньги. Иногда – и то и другое. Что поделать, Жан? Раз вы всерьез решили перебраться в Новый Свет, придется жить по здешним правилам.
Липранди представился своему спутнику эмигрантом. Разумеется, дворянином, но новой формации, из тех, кто не гнушается заниматься торговлей, буде то способно умножить его состояние. Офицерское прошлое сквозило в каждом жесте бывшего европейца, но трудно нажить богатство, находясь на действительной службе, да и времена войн на старом континенте, похоже, безвозвратно миновали. Пора подумать о собственном будущем, а для человека предприимчивого нет лучше места, чем до сих пор не освоенные до конца земли Нового Света. Как-то само собой вышло, что путешественники решили стать компаньонами на некоторое время. Де Гюсак не расставался с мыслью о возвращении на родину, однако напоследок хотел обеспечить себе материальную независимость, чтобы выкупить в милой Франции утраченные поместья отца, да и просто безбедно прожить оставшиеся годы.
Липранди тоже был в выигрыше от союза. Старый аристократ имел массу знакомых в самых разных местах, и ему не хватало лишь некоторой суммы для сулящих удачу сделок. Деньги давал Жан, Гюсак же обещал свести его со всеми нужными людьми. После чего даже отъезд компаньона не будет фатальным для нового переселенца в Вест-Индию.
Внутри кафе представляло собой длинный зал. Сквозь густые клубы сигарного дыма можно было разглядеть деревянные панели, прикрывавшие стены. Кое-где висели картины, но что на них было изображено, в дымном полумраке было не разобрать.
По сторонам стояли кожаные диваны. Посетители либо сидели на них перед обычными столами, даже лишенными скатертей, либо стояли возле последнего местного изобретения – длинной, покрытой мрамором стойки с прибитой снизу балкой, куда можно было для удобства поставить ногу.
Народа в «Кафе беженцев» было столько, что стояли и сидели плечом к плечу. Ни одной женщины здесь не было. Им вообще считалось крайне неприличным покидать свой дом, и практически вся жизнь прекрасной половины проходила в четырех стенах.
Зато типажи мужчин были весьма разнообразны. В чем-то была похожа лишь одежда. Практически все были в длинных сюртуках, и только некоторые – в подобии курток.
Обросшие бородами или гладко выбритые, с усиками и без них, собравшиеся меньше всего напоминали аристократов в европейском смысле слова. Скорее приодевшихся и разбогатевших разбойников с большой дороги, желающих изобразить людей света. Судя по громким голосам, многие если и не являлись моряками, то не раз и не два ступали на палубы по торговым делам и уже давно отвыкли говорить тихо. Липранди с трудом разбирал отдельные слова в общем крике и невольно подумал: если уж это заведение считается приличным, то каковы неприличные?
Утешало лишь, что большинство говорило на французском. Английского Липранди не знал. Да и зачем этот малораспространенный язык в Европе?
Из полумрака к путешественникам устремился какой-то субъект. Он явно хотел предложить новым посетителям свои услуги, но пригляделся и только выдохнул:
– Вы?
– Да, – жестко отозвался де Гюсак.
Одного слова оказалось достаточно, чтобы субъект исчез с еще большей легкостью, чем объявился. Видно, спутника Липранди и впрямь неплохо знали в городе.
Отовсюду слышались приветствия. Люди подходили к де Гюсаку, спрашивали его о делах и продолжительности пребывания в их городе, о прочих обязательных в таких случаях вещах… Аристократ отвечал в общих чертах, лишь некоторым намекал, что после краткого отдыха найдет их и кое-что предложит. Отыскалось и местечко, сравнительно уединенное, где не приходилось сидеть зажатому с обеих сторон.
Вместо официанта вышел сам хозяин, обнял Гюсака и с некоторым упреком пожаловался, что давненько не видел гостя в своем заведении.
– Всё дела. Только сегодня прибыл, – отозвался француз и отрекомендовал своего спутника: – Будьте знакомы. Это – Жан ле Пранди. Прекрасный человек, недавно покинул Старый Свет и теперь ищет достойного приложения капиталам.
Фамилия его молодого компаньона раздвоилась, превратилась в сочетание второй части с французской дворянской приставкой, каковой она была в далекие времена, и это прибавляло двадцативосьмилетнему мужчине дополнительный вес в глазах местных жителей.
Нигде так не уважают аристократов, как в странах, где на словах царит полное равенство.
– Достойно. Для предприимчивого человека лучше нашей страны не найти, – заверил хозяин. – Не хотите ли взглянуть на Книгу почетных посетителей? В моем заведении собирается цвет страны, люди, которые составляют ее гордость.
– С удовольствием.
– Но, может, прежде что-нибудь выпьем? – встрял де Гюсак.
– Что желают господа? Я бы предложил «Поросенка со свистом».
– Пусть будет «Поросенок», – согласился Липранди, но когда хозяин отошел, поинтересовался у Гюсака: – Что хоть это такое?
