грозные речи. Солдат, истекающий кровью на снегу, должен решать, снискала та или иная система взглядов победу и славу, или нет. Это нетрудно, но горе политику, если он не найдет такой причины для начала войны, которая останется веской и после последнего выстрела». Впрочем, произнося эту речь — в свете антиавстрийских настроений, царивших прежде всего среди большинства либералов, она звучала отнюдь не бесспорно и для некоторых консерваторов — Бисмарк отметил и задачи общеевропейского уровня, стоящие перед великой державой Габсбургов. В полном идеологическом соответствии с позицией ультраконсервативной «клики», но в то же время и с оттенком собственного взгляда на политику и власть, дальновидный консерватор заявил: «Для меня прусская честь состоит в том, чтобы Пруссия держалась подальше от любых бесславных связей с демократией, чтобы Пруссия ни в данном, ни в каком-либо другом вопросе не допускала ничего, что происходило бы без ее одобрения, чтобы то, что Пруссия и Австрия на основании совместного независимого выбора считают разумным и политически правильным, было исполнено обеими равноправными державами-хранительницами Германии». После этого Фридрих Вильгельм IV по рекомендации Леопольда фон Герлаха назначил Бисмарка посланником Пруссии при Германском союзе, в бундестаге, вновь заседавшем во Франкфурте. В 1851 году он отправился туда, как сам позже выразился, «в состоянии политической невинности». Это в первую очередь касалось отношения к верховной власти Австрии.
Впрочем, до 1852 года Бисмарк оставался также депутатом прусского ландтага и в этом качестве выступал с резкой критикой конституционной системы. Последним на тот момент ее плодом была навязанная конституция от января 1850 года, предусматривавшая трехступенчатое избирательное право[9] для палаты депутатов. Полемика прусского консерватора с либералами была столь яростной, что в 1852 году дело даже дошло до дуэли с одним из их лидеров, Георгом фон Винке.
В возрасте 36 лет Бисмарк занял важнейший дипломатический пост, который мог предоставить король Пруссии в ситуации, сложившейся после революции 1848–1849 гг, и провала «союзной» политики. Уже после недолгого пребывания во Франкфурте Бисмарк констатировал, что нечего и думать о возрождении прежнего объединения Австрии и Пруссии в рамках Германского союза, под знаком которого, согласно общеевропейским замыслам канцлера Австрии князя Меттерниха, прошли десятилетия между Венским конгрессом 1814–1815 года и революцией 1848 года. Возрождение союза было невозможным, поскольку при премьер-министре князе Шварценберге Австрия стремилась низвести Пруссию до положения младшего партнера в рамках 100-миллионной «Средней Европы» под австрийским господством. В результате до- мартовская скрытая напряженность между обеими великими немецкими державами приобрела явный характер.
Визит Бисмарка летом 1851 года в замок Иоганнисберг в Райнгау, где после возвращения из лондонского изгнания уединенно жил 78-летний князь Меттерних, стал примечательным событием. Князь признал, что Пруссия еще не может быть удовлетворена своим положением, и именно поэтому в сферу высших интересов Австрии входит «удовлетворенность» Пруссии, ибо лишь при таком условии возможно длительное партнерство равных. Возможно, Бисмарка, который в 1888 году упомянул об этом в беседе, подвела память, или он сознательно вложил в уста стареющего австрийского государственного деятеля одно из ключевых понятий своей политической платформы — «удовлетворенный» — чтобы оправдать собственную политику до и после 1866–1871 гг. Во всяком случае, критика антипрусской политики Шварценберга со стороны Меттерниха представляется вполне вероятной.
Отношения Бисмарка с австрийским президент посланником графом Туном, который отклонил попытки представителя Пруссии продемонстрировать равноправие, быстро обострились, и уже в ноябре 1851 года разногласия вышли на принципиальный уровень. Об этом конфликте Бисмарк не без иронии сообщал в Берлин следующее: «Он говорил подобно Позе[10] и развивал великогерманские фантазии; он довел свои идеи до такого совершенства, что объявил существование Пруссии и даже Реформацию прискорбным обстоятельством, но оба мы ничего не можем в этом изменить и должны руководствоваться фактами, а не идеалами…» Тун, со своей стороны, сравнивал Пруссию с человеком, которому однажды выпадает крупный жребий, и он настраивается на постоянное повторение этого счастья. В реплике Бисмарка о том, что Пруссии следует еще раз сыграть в лотерею, впервые содержался скрытый намек на неизбежность военного решения спора между двумя великими немецкими державами, если другим путем стремление Пруссии к господству не будет удовлетворено.
В переписке с премьер-министром Пруссии Отто фон Мантейфелем и с Леопольдом фон Герлахом, в письмах к жене (которая с тремя детьми — Марией, Гербертом и Вильгельмом — осталась в Шенхаузене), а также к друзьям Бисмарк в течение франкфуртского периода своей деятельности в интересах союза не только набрасывал картину событий, но и выражал свои политические взгляды и представления. Автор рассчитывал на то, что содержание его писем дойдет до короля Фридриха Вильгельма IV. Написанные оригинальным и метким языком, благодаря своей выразительности и образности, они стали в ряд лучших образцов немецкой прозы XIX века. Бисмарк в своих посланиях все более отдалялся от ультраконсервативных принципов, исповедуемых друзьями из окружения Герлаха, и в конце концов совершил прорыв к той позиции, которая по аналогии с понятием, введенным Людвигом фон Рохау (1853 год), была названа «реальной политикой» и провозглашала отказ от использования любой идеологии в качестве основы государственного курса. Однако подчеркнутое внимание к нуждам своей страны для Бисмарка включало в себя признание интересов других крупных держав. Поэтому письма того периода одновременно представляют собой комментарии событий, происходивших на международной политической арене, и дают возможность ознакомиться со сложившимися у него представлениями относительно расстановки европейских сил, в условиях которой Пруссии предстояло действовать сообразно своим интересам.
Крымская война явилась паузой в развитии европейской политики, на пути от солидарности к соперничеству «великих держав» в рамках европейского «концерта». На фоне продолжительной и глубоко укоренившейся напряженности между фланговыми державами — Англией и Россией, подъема Второй империи во Франции под властью Наполеона III и политического разрыва между двумя наиболее значительными оплотами консерватизма — Россией и Австрией, война стала поворотным пунктом и в политическом мышлении Бисмарка. Прежде всего это касалось полемики с Габсбургской монархией по вопросу главенствующего положения в Центральной Европе, отводимого Пруссии или Австрии. В декабре 1853 года, в момент, когда кризис был в разгаре, а война еще не началась, Бисмарк писал Леопольду фон Герлаху, который предпринимал все усилия для поддержания связей между Россией и Австрией, о своих опасениях, «что Австрия будет выступать на Дунае от имени Центральной Европы, а за фасадом больной государственности бряцать прусскими талерами и германскими штыками в своих собственных целях». «Германская Пруссия всегда будет слишком толста… чтобы предоставить Австрии такую свободу маневра, к которой та стремится. У нашей политики нет другого учебного плаца, кроме Германии, уже хотя бы в силу географической нерасторжимости. Мы дышим воздухом, отнятым изо рта друг у друга, и кто-то один должен отойти, или же его „отойдут“». 15 февраля 1854 года, также еще до начала войны между двумя западными державами и Россией, Бисмарк в письме к премьер-министру Мантейфелю высказал опасение, что политика Пруссии, колеблющейся между Англией и Россией, в случае уклонения в сторону Австрии, союзницы Англии, может вовлечь ее в войну против России. «Я бы поостерегся, — писал Бисмарк, — в поисках защиты от бури причалить наш нарядный и прочный фрегат к старому, источенному червями военному кораблю Австрии. Из нас двоих мы плаваем лучше и для любого будем желанным союзником, как только захотим отказаться от изоляции и строго соблюдаемого нейтралитета, и если впоследствии мы сможем ставить условия в обмен на наше содействие, то сегодня было бы нелегко избежать видимости того, что мы в испуге ищем помощи. Крупные кризисы делают погоду, которая способствует развитию Пруссии, и мы используем их бесстрашно, а иногда и слишком безоглядно». Позже, в разгар Крымской войны, в феврале 1855 года, Бисмарк писал Мантейфелю: «Когда четыре года назад я прибыл сюда, то не был, разумеется, принципиальным противником Австрии, но я был бы вынужден отречься от малейшей капли прусской крови, если бы хотел сохранить в себе хотя бы умеренное предпочтение Австрии, как его понимают ее сегодняшние власть имущие». Годом ранее он предостерегал Герлаха от союза с соседней державой по идеологическим мотивам:
«Только никаких сентиментальных союзов, в которых сознание того, что ты поступил хорошо, призвано стать расплатой за благородство жертвы».
Высказывания Бисмарка в период Крымской войны еще не позволяют сделать вывода о том, что он
