Я отогнала рукой дым.
Мама глубоко вздохнула — как ныряльщик, который готовится к прыжку.
— Элиза, ты всегда знала бабушку спокойной. Но много лет назад, когда ты еще не родилась, однажды вдруг….
Я выпрямилась, чтобы видеть ее лицо. Мама говорила с закрытыми глазами, напрочь забыв о сигарете.
— Бабушка Эя жила в квартире под нами, одна. Как понимаешь, мы виделись очень часто. Но однажды бабушку не было видно несколько часов. Тогда я спустилась к ней и обнаружила, что она стоит неподвижно у окна, а в руках у нее чайник. Она смотрела на него так растерянно, будто не знала, что это такое. Когда я заговорила с ней, она не ответила. Бабушка ничего не узнавала. Брала в руку туфлю и не понимала, что с ней делать. Или стул. Ни с того ни с сего. С каждым днем становилось все хуже. Она видела вещи, которых на самом деле не было. Она не узнавала людей. Она постоянно терялась. Мы находили ее очень далеко от дома, падающую с ног от усталости. Я уговорила ее перебраться жить к нам, но это продолжалось недолго, твой отец испугался, потому что она стала опасной. Понимаешь, Элиза?
— Опасной? Как это?
— Опасной для себя самой. Она не выключала воду и заливала квартиру. Однажды выпила залпом флакон туалетной воды «Дикая свежесть». После этого, стоило ей открыть рот, оттуда вырывалось благоухающее облачко. — Мама затушила окурок о тарелку.
— И сейчас тоже.
— Что?
— У нее изо рта пахнет пряностями и плюмерией.
— До сих пор? Ты мне никогда не рассказывала!
— Ты меня никогда не спрашивала.
— Короче, опасные чудачества на этом не закончились. В конце концов она чуть не сделала нечто ужасное… Мы увидели, как она свешивается с балкона, размахивая руками, будто крыльями. Понимаешь? Мы едва успели ее удержать. Ей нельзя было оставаться дома: одна жить она не могла. И тогда я подписала бумаги.
— Бумаги?
— Бумаги, чтобы поместить ее в лечебницу. Я не знала, что делать.
— Ты хочешь сказать, в психушку? Бабушка лежала в психушке?
— Это единственное место, где ей могли помочь. Врачи поставили диагноз «шизофрения». Я приходила навещать ее, но она не желала меня видеть. Стоило мне появиться, она приходила в ярость. Потому что знала: это я подписала бумаги для лечебницы. Знала и то, что без моей подписи они не могли ее заставить там жить.
— Она не хотела там жить?
— Конечно, нет.
— Зачем же ты ее там держала? Бабушка отлично себя чувствует! Я вижу ее каждый божий день. Она не сумасшедшая!
— До того как попала в лечебницу, была. Там с ней что-то сделали, ее вылечили. Бабушка пролежала там почти четыре года. Когда ее выписали, она уже не захотела вернуться в свой дом рядом с нами. Как вдове служащего Арсенала, коммуна выделила ей жилье на Челестии, где она живет до сих пор. Мне рассказали, это просто лачуга, и я хотела найти ей что-нибудь получше. Но она отказалась. Чтобы проверить, все ли в порядке, я подсылала к бабушке своих подруг. Со мной она разговаривать не желала. А в диагнозе врачи ошиблись. Это была не настоящая шизофрения. Но меня предупредили: нужно ограждать ее от сильных волнений. Чтобы избежать рецидива.
— Поэтому ты никогда не ходила со мной?
— Я боялась, она перенервничает. В лечебнице, едва завидев меня, бабушка впадала в истерику. Но родилась ты, и я подумала, она захочет познакомиться со своей внучкой. Я назвала тебя Элизой: ведь это имя начинается на ту же букву, что и ее. Просила разных людей отводить тебя к ней. Даже когда ты была совсем малюткой. Она очень радовалась, когда ты приходила, это все говорили. А мне пришлось научиться жить без нее.
— Без мамы, — прошептала я.
— Без мамы.
Теперь я тоже сидела, закрыв глаза. Будто в полусне. Не знаю, сколько времени мы просидели так молча, убаюкивая друг друга. Потом мама снова заговорила.
— Очень важно, чтобы ты к ней ходила. Не только потому, что это доставляет ей радость. Ведь только так я могу убедиться, что с ней все в порядке… Если ты заметишь что-нибудь странное в ее поведении, ты же мне расскажешь, правда? Например, если она выкинет что-нибудь необычное… Будешь следить за этим?
— М-м.
— Обещаешь?
В ответ раздалось только «хр-р-р».
Я впервые в жизни притворилась спящей, будто меня сморил сон прямо у мамы на коленях. Отвечать мне не хотелось. И обещать тоже. Это все равно, как если бы мама просила меня шпионить. Предать бабушку. Конечно, все это ей во благо, но я чувствовала, как что-то во мне сопротивляется.
Потом я, видимо, и правда уснула и проснулась уже в своей кровати от светящего в окно солнца.
Глава четвертая
Я снова стояла перед облупившейся деревянной дверью. Бабушка Эя открыла дверь, бросила на меня пытливый взгляд и спросила:
— Куда пойдем? В такую чудную погоду нечего сидеть взаперти.
Я серьезно кивнула. Я понимала, что это значит. Бабушка любила большие пространства и величественные пейзажи — так ей проще было откровенничать.
— Давай на пляж Лидо, — предложила я. Стоял жаркий май, и бескрайнее море могло поглотить наши тайны.
— На Лидо? — Она вся засветилась и прижала руку к голове, как всегда в моменты волнения. Это был особый способ выражения радости: приподнять локоть и прижать ладонь к макушке. Потом она опустила руку и покачала головой.
— Ничего не получится. Мы потратим слишком много времени на дорогу, а тебе к половине восьмого надо быть дома. Может, поднимемся на колокольню Сан-Марко?
— Бабушка, но там же наверняка толпы туристов!
— Ты права. Куда же нам пойти?
Действительно, куда? Я кусала губы, пытаясь придумать подходящее место.
— Давай так, — предложила бабушка Эя. — Мы отойдем немного. Потом я закрою глаза и возьму тебя за руку. А ты поведешь меня, как слепую, описывая все, что видишь вокруг. Если тебе удастся заинтересовать меня настолько, что я не выдержу и открою глаза, наступит моя очередь вести. И так до тех пор, пока я не найду подходящее место. Тогда я скажу тебе открыть глаза, и мы остановимся. Нравится тебе такая игра?
Мне понравилось — так я ей и сказала. У меня мелькнула мысль, не показалось бы маме такое предложение необычным.
Когда мы отошли достаточно далеко, чтобы не встретить знакомых, бабушка закрыла глаза. Я крепко взяла ее за левую руку и велела держаться поближе ко мне. Грубая, шершавая и холодная рука. Бабушка шла медленно, тяжело. Я увлеченно разглядывала ее исподтишка. Глубокие выразительные морщины вокруг глаз, плотно сжатые жесткие губы. Это лицо показалось мне голым и старым, уязвимым.
Когда мы шли вдоль каналов, я следила, чтобы бабушка, не дай бог, не свалилась в воду. Описывая все вокруг, я так увлеклась, что даже забыла, зачем мы ищем спокойное и открытое место.
