– А в-третьих? – спросила она и улыбнулась мне. В этот миг она была, казалось, еще более взволнованной, чем, признаться, я сам.
– В-третьих, у меня такое чувство, что тебе бы хотелось пойти туда, несмотря ни на что.
Ее улыбка стала шире.
– И в-четвертых, дорогая Кейт… – Я глянул в сторону опустевшего моста. Пурвистоунские билеты все распространены, подумал я. Мне стало любопытно, где же бродяга захочет улечься со своей газетой в следующий раз. – В-четвертых, никто не знает, что из этого выйдет, и разве кто-нибудь может это знать? Я, во всяком случае, не знаю.
Я закрыл обе дверцы: за ней и со своей стороны. Машина завелась с четвертой попытки и тронулась с места. Она всегда заводится.
– Куда едем? – спросил я, указывая на черный ватманский листок, лежавший у Кейт на коленях.
На нем сероватым мелом была вычерчена карта Кларкстона, через который змеился белый пунктир, и в самом низу – надпись «Приглашение на Карнавал мистера Дарка». На сей раз никаких черепов с перекрещенными костями и никаких запугивающих предупреждений типа «приходи, если осмелишься». В крайнем случае розыгрыш студенческой группы, подумалось мне.
– Поезжай в сторону Уинслоу, – велела Кейт, не глядя на бумагу, – двигайся прямо на юг от города и никуда не сворачивай.
К моему облегчению, ее голос звучал оживленно. Измученно, обессиленно, но оживленно. Я включил в салоне отопление, обдавшее нас холодным воздухом. Кейт не отрываясь смотрела за окно в темноту. Сейчас даже улицы Пурвистоуна ожили. Компания подростков, нарядившихся в резиновые маски, гурьбой двигалась по обочине дороги со стороны дома Гарри Пилтнера, в их париках и зимних пальто торчала солома, а руки так и мелькали по одежде в поисках тараканов, которые, должно быть, давно уже с них свалились. Я улыбнулся.
Из-за холодов праздничной суеты в городе, казалось, было несколько меньше обычного. К девяти тридцати большинство участников празднования Хэллоуина – студенты, потрудившиеся в домах ужасов для малышей, – были распущены со своих постов и собирались вокруг припаркованных машин или у паба «Рейнджхэнд» в центре города, «зажигая» под хип-хоп в ожидании полуночи, когда начнутся настоящие студенческие гулянья. Но в эту ночь любители острых ощущений разошлись по домам совсем рано, празднующие оставались в общежитиях, и единственными, кто бродил по улицам, были самые ревностные хранители традиций Кларкстона. Мы уже были за городом. На двухмильной отметке последний фонарь на столбе возвышался над прериями точно флаг, забытый лунной экспедицией, и дальше мы оказывались в темноте.
– Ты понимаешь, куда мы едем? – спросил я.
– Тут написано: ехать семь миль.
– Воздух прогревается.
Кейт не ответила. Снег мерцал на асфальте и на бесконечной чахлой траве повсюду вокруг нас, словно само небо придавило землю. Равнины Восточной Монтаны, залитые в ночи снежным сиянием, безграничны, как открытый космос, и так же пустынны.
Спустя примерно минуту Кейт заерзала на сиденье. Она говорила медленно и мягко. Ее голос звучал почти бодро, и все же, скорее всего, она ощущала последствия сегодняшнего дня, а теперь – нагревающийся салон машины, дорогу и тишину.
– Дэвид, расскажи мне про то, что ты знаешь об Альберте Алоизии Дарке.
В эту же секунду слова из моей последней лекции завертелись у меня на языке.
– Рад, что ты спросила. Я уж думал, что не придется кому-нибудь о нем рассказывать в этом году.
Кейт улыбнулась.
– Судья Альберт Алоизий Дарк. Рожден бог знает когда, бог знает где. Отсутствие этих данных – первое, что может нас заинтриговать, не так ли? В этом штате нет документов, свидетельствующих о нем, – конечно, тогда это была всего лишь Территория – до его назначения на должность в сентябре тысяча восемьсот семьдесят седьмого года. Фактически о нем нигде нет никаких свидетельств.
– Ты хочешь сказать, что до сих пор не нашел никаких документов?
– Ты не единственный историк в этом «вольво», о едва открывающая рот женщина. И прошу принять во внимание Гражданскую войну и тот пагубный эффект, который она оказала на состояние городских архивов.
Кейт кивнула:
– Продолжай.
– В течение восьми лет после своего назначения на должность судья Дарк даже установил своеобразный рекорд. Как раз перед рождественской ночью тысяча восемьсот восемьдесят пятого года. В ту ночь…
– Поворачивай, – сказала Кейт, и я нажал на тормоза, приостановив машину, и уставился на нее.
– Куда поворачивать?
– Назад.
Я посмотрел через плечо в черную, занесенную снегом пустоту.
– Может, у тебя карта вверх ногами?
Кейт усмехнулась:
– Просто дай задний ход, глупый.
Я отпустил тормоз и поехал, освещая дорогу габаритными огнями. Примерно в пятнадцати футах позади машины виднелись две колеи, извивающиеся между двумя чахлыми, отливавшими красным светом кустами. В животе у меня что-то дрогнуло. Нервы? Может быть. Надежда? Если это розыгрыш или что-то нарочно подстроенное, то сделано это по высшему разряду. А если не розыгрыш…
– Как, черт возьми, ты догадалась, что это здесь?
– По карте.
– Но как ты увидела поворот?
– Я следила за дорогой, Дэвид. Поехали.
Кейт посмотрела на меня. Ее лицо все еще было раскрасневшимся, то ли от слез, то ли от волнения. Точно определить я не мог.
Отъезжая назад, я немного притормозил у обочины. Приоткрыл окно, и звенящая тишина стала втягивать в себя тепло из машины.
– О чем ты задумался? – тихо спросила Кейт.
– О Литтл-Бигхорне и группе Доннера.[9] Есть еще два десятка примеров того, как глупые бледнолицые переоценивали свою власть над Диким Западом.
– Это же действительно может быть тот самый карнавал, Дэвид. Разве нет?
– Конечно.
Я нажал на газ, и мы съехали с шоссе, трясясь на грязных ухабах.
– Далеко? – проворчал я.
Кейт взглянула на карту:
– Мили три.
Я застонал.
– Рождественский вечер тысяча восемьсот восемьдесят пятого года, – снова напомнила Кейт.
Я смотрел, как трава исчезает под нашими шинами, на снег, который словно плыл по земле – таким тонким незаметным слоем, будто бы его и не было вовсе.
– В рождественский вечер тысяча восемьсот восемьдесят пятого года, примерно без четверти девять, группа местных владельцев ранчо, называвших себя Хранителями правосудия, появилась у двери судьи Дарка, жившего в довольно большом доме на берегу залива – он сгорел в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году теперь там школьное футбольное поле, – и потребовала, чтобы их впустили. С собой Хранители привели китайца со связанными ногами, которого подцепили к фургону и заставили пропрыгать всю дорогу от застолбленного им участка, в двух милях от города.
– Откуда нам может быть это известно? – спросила Кейт.
– Из первоисточника, который теперь никто не сумеет отыскать. – Старая, избитая моя шутка. Я продолжил: – Судья вел подробный дневник. Хранители потребовали, чтобы их незамедлительно впустили в
