вода обтекает камень.
– Его нигде не было. Ни на Пятнадцатой улице, ни в «Черном якоре». Нигде. Я искал его.
– Может, он тут больше не живет, – осторожно предположила Дженни. Она тоже смотрела на Стефана.
– Там стоит машина, – проговорил Стефан, – «линкольн». Длинный и черный. Почти что лимузин.
– Я видел эту машину, – добавил я. – Как раз в обед я заметил, как она проезжала мимо моего дома.
– Она проезжает туда. – Стефан махнул рукой в сторону деревьев, воды и дома Паарса. – Я же говорю, что я следил.
Конечно же, подумал я, он это делал. Если отец отпускал его, он, должно быть, пробирался прямо сюда или в бельведер, под колокол. Честно говоря, мне это казалось невозможным.
– А что такого случилось с тобой там два года назад? – спросила Келли.
– Расскажи им сейчас, – велел Стефан. – Раз мы спускаемся туда, дальше будет не до разговоров. Нельзя идти туда, пока все не рассказано до конца.
Присев на корточки, он ковырялся в холодной сырой грязи и смотрел на паромы, проплывавшие со стороны центральных районов к Бейнбридж-Айленду. Отсюда кораблей было почти не различить, виднелись только скопления огней на воде – точно тучи обреченных погибнуть светлячков.
– Трава была тоже сырая, – рассказывал я, вспоминая тяжесть набрякших от влаги штанов. – Короче, всюду было сыро, как обычно, но ощущение такое, словно вброд переходишь пруд. Ставишь ногу – и вся лужайка колышется. Сначала мы, типа, согнувшись, перебегали, прятались – так по-дурацки! – при всем том освещении. Я не захотел идти через тот круг, а Стефан прошел прямо через него. Он сказал, что я как маленький, когда я пошел в обход.
– Я сказал, что ты как маленький, потому что ты таким и был, – беззлобно отозвался Стефан.
– Мы ожидали, что в доме станут зажигаться огни или что выбегут собаки. Казалось, будто там должны были быть собаки. Но их там не было. Мы поднялись к бельведеру, где в единственном месте во всем дворе была тень, потому что его окружали те самые деревья. Странные деревья. Они были какие-то чахлые. Не сосны даже, они были больше, по-моему похожи на березы. Но невысокие. И кора черная.
– И на ощупь какая-то странная, – вполголоса проговорил Стефан, выпрямляясь и вытирая руки о свое пальто. – Она крошилась в руках, если ее потереть.
– Мы там стояли, должно быть, минут десять. Или больше. Было так тихо. Казалось, что слышен плеск Пролива, хотя никаких волн и ничего такого поблизости вообще не было. Слышно было, как колышутся большие сосны. Но там совсем не было птиц. И в доме – никакого движения. Наконец Стефан остановился напротив колокола. Он шагнул прямо внутрь бельведера, и одно из тех карликовых деревьев шагнуло, снявшись со своих корней, прямо ему наперерез, и мы оба завопили во все горло.
– Чего? – спросила Дженни.
– Я не вопил, – отрезал Стефан. – И оно меня ударило.
– Оно до тебя едва дотронулось, – сказал я.
– Оно меня ударило.
– Может, вы оба заткнетесь и дадите Эндрю закончить? – крикнула Келли, и Стефан рванулся с места, вцепившись в ее куртку, пихнул и потом так встряхнул ее, что голова Келли запрокинулась назад и потом резко качнулась обратно.
Это произошло так быстро, что ни Дженни, ни я сперва не двинулись с места, но тут Дженни прыгнула вперед, вонзив ногти в лицо Стефану, и он, ойкнув, упал, а она обхватила Келли за плечи. Несколько секунд они так и стояли, а потом Келли отняла руки и отпустила Дженни. К моему изумлению, я увидел, что она смеется.
– На твоем месте я бы этого больше делать не стала, – заявила она Стефану.
Стефан коснулся ладонью своей щеки, в изумлении взглянув на кровь, отпечатавшуюся на пальцах.
– Ой! – сказал он опять.
– Пошли домой, – предложила сестре Дженни.
– Нет, – сказал Стефан.
Прошло несколько секунд. Никто не реагировал, и он произнес:
– Вам нужно увидеть дом.
Думаю, он хотел сказать что-то еще, но о чем тут было говорить? Неизвестно почему, мне стало нехорошо. Он был как новооткрытая планета – холодная, покрытая скалами, наверное безжизненная; и мы все равно возвращались туда, потому что все там было таким странным, так отличалось от того, что было нам известно.
Он посмотрел на меня, и мои мысли, должно быть, отразились на лице, потому что он удивленно моргнул, повернулся и двинулся к дороге не оглядываясь. Мы все последовали за ним.
– Значит, дерево ударило Стефана, – тихо напомнила Дженни Мэк, когда мы были уже на полпути с холма и почти дошли до сараев.
– Это было не дерево. Оно только было похоже на дерево. Я не знаю, как мы его там не заметили. Он, наверное, все время следил за нами. Может, он знал, что мы пошли за ним. Он только вышагнул из тени и вроде как ткнул Стефана в грудь своей тростью. Той черной тростью с собачьей головой. Он действительно был как дерево. Кожа – загрубевшая и темная. А волосы – совсем белые… И его голос. Будто жаба заквакала. Он говорил очень медленно. И тут он спросил: «Мальчик, ты знаешь, что делает этот колокол?» И потом он сделал самое удивительное. Самое страшное. Он очень медленно поднял на нас свой взгляд. Потом бросил свою трость. Просто бросил ее на землю. И улыбнулся, как будто подбадривал нас, приглашал действовать дальше. «Этот колокол поднимает мертвых. Прямо из земли».
– Смотрите, – пробормотала Келли Мэк, когда мы проходили между сараями.
– «Поднимает мертвых», – повторил я.
– Угу, я слышала. Потрясающе!
Да, сараи и вправду были потрясающие. Я и забыл. Самое удивительное, что они все еще стояли. Они заросли болотной травой, по меньшей мере с одной стороны, и ни на одном из них не было крыши, и оконные проемы зияли провалами, в них врывался ветер, и они трещали, как шумят волны, перекатывая пустые морские раковины, в которых прежде была жизнь. На мой взгляд, они были поменьше, чем строят для лодок, должно быть в них хранились инструменты и тому подобное. Но инструменты для чего?
Они стояли в нескольких шагах от нас, позади, между нами и знакомыми нам домами, улицами, где мы шли. Мы достигли сосен, кольцом окружавших дом Паарса, и все было иначе, даже хуже, чем тогда. Я не мог понять, в чем дело. Но Стефан догадался.
– Огней нет, – проговорил он.
Какое-то время мы стояли в кромешной тьме, а запах моря и сосен плыл над нами, словно туман. Луны не было, но вода около дома отражала свет, и мы видели длинный черный «линкольн» на грунтовой подъездной дорожке, сам дом и бельведер рядом с ним. Прошло где-то с минуту, пока мы смогли различить в темноте колокол, свисающий с потолка бельведера, как раздутая белая летучая мышь.
– Жуть какая, – прошептала Дженни.
– Думаешь? – спросил я ее.
Но мне не хотелось, чтобы мой голос прозвучал именно так; это выглядело, словно я изображал Стефана, говорившего эти слова, если бы он вообще что-то говорил.
– Стефан, я думаю, мистера Паарса нет. Переехал или еще куда-нибудь делся.
– Ладно, – сказал он, – тогда он нам не помешает.
Он ступил на лужайку и чертыхнулся.
– Что? – спросил я, передернув плечами, но Стефан только мотнул головой:
– Трава. Здорово выросла. И мокрая как черт знает что.
– А что случилось после того, как он сказал: «Этот колокол поднимает мертвых»? – спросила Дженни.
Я не сразу ответил. Я не был уверен, хочет ли Стефан, чтобы я это рассказывал. Но он думал только о доме и, казалось, даже не слушал. Мне хотелось взять Дженни за руку.
– Мы убежали.
