— Ни фига себе! — присвистнул я, хотя на самом деле меня это не удивило. Я всегда знал, что Гаррет далеко пойдет.
Джон все улыбается.
— Надо же, Мэтти Родс, этот Криминальный Авторитет, — и вдруг здесь, передо мной, собственной персоной!
Я поморщился. Мне совсем не хочется сейчас об этом говорить, Джон не был частью этого. Но я понимаю, что мне, наверное, следовало заранее придумать какое-то объяснение и своему приезду в город, и этому телефонному звонку.
Кушанье подают на белых плоских тарелках. Подцепив сувлаки, я вижу маленькие белые лилии соуса
— Думаю, если бы я жил здесь, я бы ел это каждый день, — говорю я с набитым ртом.
— Это потому что ты здесь не живешь, — отвечает Джон.
Не переставая жевать, Джон рассказывает, как через год после падения с дерева он бросил учебу и устроился электриком. Мистер Свет — представляется он, дергая себя за жилетку. Человек с Волшебными Руками. Зря, говорит, не окончил колледж, но жаловаться не на что. Он любит свою работу.
Я рассказываю о проектировании торговых центров и жилых секций. Мистер Атриум — называю я себя в тон ему. В какой-то момент мы одновременно поднимаем глаза и, поймав выражения лиц друг друга, прыскаем со смеху. А увидели мы, я полагаю, прежде всего недоумение. Ведь мы с давних пор привыкли думать друг о друге, что добьемся гораздо большего, чем оказалось на самом деле.
Между тем я начинаю замечать, что у нас много общего в поведении: мы одинаково шутим, одинаково вскидываем голову и вытягиваем губы в ниточку, сдерживая смех, оба смотрим не столько друг на друга, сколько на посетителей, прохаживаясь по их поводу в этакой чуть высокомерной окраинно-мичиганской манере. Прошло семнадцать лет, и все же в некотором отношении у меня гораздо больше общего с этим человеком, который даже не был моим близким другом, чем с кем-либо из тех, кого я узнал позднее, включая мою жену. Быть может, когда тебе переваливает за первый десяток, способность сближаться с людьми начинает угасать. Быть может, именно поэтому все мои знакомые, покинувшие город детства, рано или поздно впадают в тоску.
Я подчищаю тарелку корочкой сладкой питы и с наслаждением отправляю ее в рот, чувствуя, как она щекочет нёбо — словно чуть хрустящий воздух. Джон рассказывает о своей жене, о только что купленном доме, о своем шестилетнем сынишке Роджере.
— Надо же, у тебя шестилетний сын! — восклицаю я, и Джон заливается краской.
— Смотрю я на тебя — и все кажется таким нереальным, — говорит он, помолчав.
— Все тогда или все сейчас?
— Ну, я не «ухал» с восьмого класса, но с тобой готов «ухать» сколько угодно. Вот и пойми тут, тогда это или сейчас.
Мы одновременно пожимаем плечами.
— Но Роджера-то ведь ты «ухать» не учишь?
Все, думаю я, надо срочно закругляться с ланчем, надо оставить этого человека в его собственном мире со всеми его ценностями и попытаться каким-то другим способом найти то, что всегда казалось мне утерянным. Я понимаю, что должен это сделать. Но не могу. Слишком далеко зашел.
К тому же у Джона наверняка есть ответы на некоторые интересующие меня вопросы.
— А как там Джо Уитни? — спрашиваю я, хотя с трудом представляю себе его лицо и почти ничего о нем не помню. Но стартовать с него проще всего.
Джон радостно закивал, как будто с самого начала ждал, когда разговор зайдет об общих знакомых.
— Ты не поверишь — закончил юрфак в Гарварде. Сейчас до него не вдруг и дозвонишься. Деловой мужик.
— А Мэрибет Ройал? — перебиваю я. Мы с ней даже не успели толком познакомиться. Она пришла в наш класс незадолго до моего отъезда.
— Бог ты мой, Мэтти, видел бы ты ее в колледже! Ее три года подряд выбирали королевой на встречах выпускников. Беспрецедентный случай. У меня ведь с ней был первый поцелуй. Да ты сам при этом присутствовал.
У меня вытягивается лицо.
— Когда это?
— Помнишь последнюю «Битву умов»? Мы еще потом ходили на озеро кататься на коньках. Помнишь остров посередине, где любила прятаться Тереза? Идеальное место, старик.
Это первое упоминание о Терезе ударило мне в голову, как фейерверк. Но я все равно не готов пока спрашивать о ней.
— Теперь Мэрибет школьный психолог, работает с младшими классами у Садового озера, — продолжает Джон, как будто ничего не произошло. А собственно, ничего и не произошло, разве что у меня начались перебои с дыханием. — Я видел ее один раз — то ли в цирке, то ли на Сосновой горке, то ли еще где. Ее сынишка примерно одного возраста с Роджером. Она замужем за Уолли Беком.
— Не знаю, кто это.
— Ах да, забыл. Он появился позднее. Ершистый парень, тебе бы он понравился.
К своему удивлению, я обнаруживаю, что мне страшно комфортно с Джоном. Я уже не испытываю к нему прежней зависти, хотя теперь он мне более симпатичен. В нем гораздо меньше злобства, чем у большинства моих знакомых.
— Мэтти, а что тебя сюда привело? — спрашивает он, хищнически запуская взгляд в мои глаза.
Я не знал, что сказать, и в итоге выдал:
— Мне захотелось домой.
— Домой? Столько лет спустя? — И он еще некоторое время смотрит на меня выжидательно.
Не получив ответа, Джон покивал головой и пошел гулять по списку людей, которых, по его мнению, я знал. Я помню большинство имен, помню даже некоторые лица. Он рассказал о двух наших одноклассниках, которых посадили за налоговые махинации, потом о Джейми Керфлэке — как тот напился, когда в десятом классе его временно отстранили от занятий, и въехал на родительском «камаро» в парадное окно школы.
— Его кокнули в Сайтфилде в прошлом году, какой-то угонщик. Я присутствовал на похоронах. Там не было почти никого из наших знакомых.
Жена у него совсем маленькая, метр с кепкой, что называется. Она сидела там и все время плакала в ладошки. Я так и не увидел ее лица.
Трудно представить, чтобы кого-то из тогдашних моих знакомых — не считая жертв Снеговика — не было в живых, тем более Джейми Керфлэка, этого упертого маленького паскудника.
Дверь ресторана за моей спиной отворилась, и я почувствовал, как в шею дунуло ледяным холодом. Дыхание Снеговика.
— Расскажи о своей жене, — просит Джон.
Я рассказываю, но какими-то чужими словами. Похоже, я не думаю, что говорю.
— Не знаю, насколько мы счастливы, — срывается у меня с языка.
Глядя в свою тарелку, так же чисто вылизанную, как и моя, Джон качает головой, явно не зная, что сказать. Да и почему он должен знать? Я и сам не знаю. Я даже не знаю, что я чувствую. Может, любовь, а может, утрату. Я уже не вижу разницы.
— А как Спенсер Франклин? — спрашиваю я решительно.
— Странный субъект, — с ходу отвечает Джон. Подозреваю, он то же самое сказал бы и обо мне, если бы его спросили. — Он живет где-то в восточном Детройте. Не так давно я видел его по телику. Он вроде стал проповедником.
Я перестал слушать в тот момент, когда Джон обмолвился о восточном Детройте, потому что именно туда я и звонил прошлой ночью.
— Кем, говоришь, проповедником?
