что из кустов я вылез изрядно полысевшим.
— Ну и видок, — выговорил я наконец, когда снова взобрался на крыльцо. — Это что, кикимора?
— Утопленница.
— А почему ты не пришла в этом в школу?
— Хотела увидеть, как ты свалишься с крыльца.
Тут за ее спиной появился доктор, сияя, как после недавней «Битвы умов».
— Что, лихо она тебя, а? — спросил он, потрепав дочь по голове — правда легонько, как фрейлина, причесывающая принцессу. Меня-то он трепал по голове совсем с другими чувствами. Но Тереза лишь скорчила физиономию и стала еще больше похожей на покойницу.
Через пять минут доктор загрузил нас в джип, и мы с открытыми бортами покатили в сторону Ферндейла. Я почти всю дорогу молчал, потому что Тереза без всяких объяснений забралась на заднее сиденье и устроилась рядом со мной.
Миновав один квартал, мы свернули с Вудвордского проезда; магазины и уличные фонари тут же утратили свою коридорную монотонность и стали как в нормальном районе. Мы проехали магазин грампластинок с изображением гигантской полосатой зубатки на зеленом навесе и множество витрин с надписями «ЛОМБАРД» и «ОРУЖИЕ» на стекле. Дома выглядели более старыми, чем у нас на окраинах, хотя и необязательно обшарпанными. Попалось два-три покосившихся крыльца, где-то во дворе не росла трава, но в большинстве — дома как дома. На улицах стало меньше огней, но темнота меня не пугала. С первых морозов и до апреля в Детройте всегда было темно, где бы ты ни жил.
Когда доктор Дорети сбавил скорость, изучая указатели улиц, я наклонился к Терезе и попросил:
— Расскажи мне о маме Спенсера.
Я приблизился к ней больше, чем хотел, и чуть не ткнулся губами в ее ухо; прядь волос, выбившаяся из-под ее черной ленточки, щекотала мне щеку. Вместо ответа Тереза лишь растянула в улыбку свои фиолетовые губы.
Доктор Дорети подрулил к фасаду двухэтажного кирпично-деревянного дома с непролазной грязью вместо двора. Рейки ограды на верхней веранде покоробились, и крыша стала похожа на сжатую чашечкой ладонь. Во дворе, стратегически размещенные между холмами грязи и снега, впустую протирали шины и ржавели мини-самосвалы и мини-бульдозеры фирмы «Тонка».[43] У них был такой забавный вид, словно они осели под тяжестью возложенной на них задачи. Я показал на них и засмеялся. Тереза тоже. Даже доктор Дорети улыбнулся, хотя я сомневаюсь, что он понял, над чем мы смеялись.
Из дома вышел Спенсер в костюме Толстяка Альберта[44] и красных кроссовках. За ним — его мать, и во второй раз за вечер слова и дыхание узлом связались у меня в горле и так там и застряли. Это была высокая рыжеволосая женщина, очень худая. Высокая
— Тер-Тер, девочка, хочешь, я куплю тебе такой же плащ? — промурлыкал доктор Дорети скорее самому себе, чем дочери, и помахал рукой в ответ на приветственный жест миссис Франклин.
Тереза уже стояла на улице, я почему-то тоже, хотя совершенно не помнил, как выбрался из машины, — настолько был захвачен потоком собственных мыслей. Может, Спенсера усыновили? Мать на него похожа, и даже очень: та же улыбка, те же скулы, такие высокие, что под глазами образовались впадины.
Доктор остановился на полпути к дому, похлопал Спенсера по плечу и кивнул миссис Франклин.
— Спасибо, что приютили мою дочь, — проговорил он зычным голосом глашатая из фильма о короле Артуре, возвещающего о прибытии королевы.
— Спасибо, что привезли их обоих, — ответила миссис Франклин.
Доктор Дорети кивнул, сделал ручкой, потом повернулся ко мне, и на какую-то секунду мне показалось, что он хочет извиниться, хотя я понятия не имел, за что. Тереза прошла мимо отца, но тот поймал ее, крутанул, поцеловал в лоб и, коснувшись ее припухших от помады губ, сказал:
— Будь умницей.
Она вывернулась из объятий отца и под его пристальным взглядом прошествовала по дорожке в дом Спенсера.
Спенсер был уже в двух шагах от меня, и, когда подошел почти вплотную, я вдруг вышел из ступора. Мне совсем не хотелось подпускать его слишком близко, чтобы он мог повторить свой трюк с «ды-дых», что он, очевидно, и собирался сделать.
— Я тебе сейчас врежу, — пригрозил я, когда его лицо остановилось на полпути к моему. Он улыбался, но совсем не так, как обычно, — его улыбка была испытующей.
— Так ты идешь? — спросил он.
— Вообще-то я хотел поиграть вон с теми тележками, — сказал я, и он на мгновение растерялся, но, вспомнив о «тонкавской» технике, захохотал:
— Еще наиграешься.
— А где твой отец? — спросил я Спенсера, но за него ответила миссис Франклин:
— Я много о тебе наслышана, Мэтти. А мистер Франклин в отъезде. Боюсь, на этот раз его с нами не будет. Идите в дом, дети.
Услышав, что мистер Дорети заводит свой джип, я обернулся и увидел, как он отъезжает.
— У тебя белая мама, — прошептал я.
— А также растопленный камин и настольный хоккей.
— И белая мама.
— У тебя тоже.
Где-то с полчаса, пока не стало по-ночному темно, мы в подвале играли в пневматический хоккей, в то время как миссис Франклин, насвистывая незнакомую мне мелодию, готовила для нас раскладушки и спальники: две в одном конце комнаты и одну в другом. Со Спенсером она не разговаривала. А он ее словно не замечал. Стол с хоккейной коробкой уютно поскрипывал и посапывал под клацанье клюшек о шайбу.
Миссис Франклин на несколько минут исчезла наверху, а когда вернулась, на ней снова был золотистый плащ плюс такие же золотистые сапожки и ослепительно белый шарф. Спенсер оторвался от хоккея, проигрывая Терезе, увидел мать и застонал.
— Теперь-то, мам, тебя точно никто не заметит!
Я бы засмеялся, если бы Спенсер засмеялся первым, но он не шутил. Он злился.
— Считай, что это мой маскарадный костюм, — сказала миссис Франклин, задрав ножку и взмахнув рукой на манер одной из девушек, рекламирующих призы в телеигре «Верная цена».[45]
— А как насчет остальных трехсот шестидесяти четырех дней в году? — огрызнулся Спенсер.
— А представь, каково тебе будет, если твоя мамочка в ведьминском наряде поведет твоих друзей колядовать, а тебя запрет одного в комнате, — проговорила она мягко. — Жду вас наверху.
Тереза плюхнулась на одну из раскладушек, ее патологически бледное лицо под белым гримом стало еще мертвее.
— За что ты так взъелся на маму? — спросил я у Спенсера.
— Задолбала, — отрезал Спенсер. — Ладно, пошли.
Мы забрали из кухни бумажные пакеты и нагнали миссис Франклин у входной двери. Она не заговаривала с нами, пока мы не прошли мимо «тонкавских» машин и не остановились на тротуаре. Там она тронула Спенсера за руку и сказала:
— На углу Лонгвью и Сосновой. Через пятнадцать минут. Идет?
— Идет, — буркнул он и порысил к центру квартала.
Мы с Терезой стояли, не зная, что делать. Миссис Франклин вглядывалась в ветви обледенелых дубов и что-то мурлыкала себе под нос. Похоже, ей потребовалось время, чтобы нас заметить. Наконец она сказала:
— Бегите, дети. Встретимся там, где я ему сказала!
Мы почти догнали Спенсера, как вдруг из-за сосны с воплями выскочили два старшеклассника в кожаных куртках и резиновых масках зомби. Эффект был бы убойным, если бы один из них, преградив нам
