струи воды. Шофер высунулся в окно и крикнул девушке: «Эй, куколка, посторонись, не то въеду в твою попку как в гараж! Проходи скорей». Прохожие на тротуаре восхищенно загоготали. Поливальная машина с шумом проехала. Какой-то мужчина не первой молодости с благородной проседью в волосах обратился к девушке:
— Вы бы и вправду повнимательней переходили дорогу, так недолго калекой на всю жизнь остаться…
— А шли бы вы ко всем чертям, — стальным голосом отчеканила девушка. — Вам бы не помешало отрезать ноги: сидели б себе дома и думали о вечности, вместо того чтобы без дела шататься по улицам и чушь городить.
Шея господина с седоватой шевелюрой апоплексически побагровела, девушка же развернулась и зашагала в противоположную сторону. Она миновала немало улиц, спускалась по каким-то ступеням, пока, неожиданно для себя самой, не очутилась у Вислы. Долго брела зеленым берегом реки и наконец, устав, присела, вытянув перед собой стройные ноги. Солнце садилось, река отливала красновато-медным блеском. Такие пейзажи можно купить на площади Шембека; там также можно встретить самых элегантных мужчин и всех трех красавиц, живущих в Варшаве.
Луга подернулись росной дымкой. По ту сторону Вислы над берегом повис туман, и ничего уже нельзя было разглядеть. Свет дня тихо померк, и внезапно девушка подумала, что если сейчас не заговорит с кем- нибудь, разрыдается как малое дитя; но это было не в ее характере — она не выносила слез. Беспомощно оглядевшись по сторонам, девушка увидала в двух шагах от себя веснушчатого парнишку с книжкой на коленях. И перебравшись к нему поближе, спросила:
— Ты, верно, хочешь стать писателем, а?
— Моряком, — грубо отрезал конопатый.
— Сколько тебе лет?
— Тебе-то какое дело?
— Ответить, что ли, трудно, балбес?
— Ну чего прицепилась, читать не даешь, — огрызнулся парнишка. — Можно подумать, горишь желанием дать мне на кино. Ну, допустим, восемь. Скоро стемнеет, и придется двигать домой. А там мне уже не почитать.
— Почему?
— Мать заставит делать уроки.
— Что тебе задали на завтра?
— Примеры по математике.
— Математика — штука совершенно идиотская, — с глубоким убеждением произнесла девушка.
— Это уж точно.
— Послушай, — сказала она. — Я дам тебе на кино, даже на два сеанса, но ты должен мне кое-что пообещать. Идет?
— Хитра больно, — сказал конопатый и смерил девушку подозрительным взглядом. — Не на того напала. Сперва скажи, в чем дело.
— Я дам тебе денег, — повторила девушка, — но с одним условием: когда вырастешь — стань писателем.
— Ха-ха-ха, — издевательски захохотал он. — Держи карман шире.
— Ну ты, паяц несчастный, — сказала девушка и неожиданно сильно вцепилась в его руку. — По мне, можешь стать хоть ксендзом в тьмутаракани — один черт. Я хочу, чтоб ты только сказал: «Стану писателем». И за это я дам тебе на кино.
Мальчик взглянул на нее с интересом.
— Идио-о-тка, — с неподдельным изумлением протянул он. — Ты что, не понимаешь, слова — это всего только слова!
— Напишешь книгу, — не слушая его, заговорила она. — Опишешь в ней любовь обыкновенной девушки к талантливому писателю. Опишешь чувство жалости, которое всегда берет верх над любовью и которое не одну женщину погубило. Изобразишь их первую любовную ночь, как этот тип стоит под дверью и скулит, чтоб она его впустила, как он валяется у нее в ногах и грозит вскрыть себе вены. Опишешь, как, шантажируя пьянством, завоевывают женщин. Изобразишь кафе, где сидят красивые дамы, возможно одетые лучше всех в Варшаве, но с мозгами базарных торговок. И еще много-много интересного опишешь. Ну как?
— Да оставь ты меня в покое с этим твоим писательством, — сердито проговорил парнишка и с треском захлопнул книжку. — И вообще, гуляй отсюда и не приставай. Сказал, что буду моряком, значит, буду. Я даже придумал название корабля: «Альбатрос». Только ведь ты баба, у тебя вон грудь, тебе никогда этого не понять. Вали в свои куклы играть и не морочь мне голову.
— И что это тебе даст, капитан?
— Глупая ты, — сказал он, и его веснушчатая мордашка расплылась в счастливой улыбке. — Я смогу путешествовать по всему миру, все страны увижу. Неужели непонятно?
— С таким же успехом ты сможешь путешествовать, если станешь писателем. И по суше, и по морю.
— А потом, возвратившись из рейса, — продолжал гнуть свое конопатый, не обратив на слова девушки никакого внимания, — зайду в кабак «У истлевшего мертвеца». Ко мне подсядут люди, а я буду рассказывать им обо всем, что видел. Во будет классно!
Девушка поднялась и отряхнула платье.
— Дурак ты, дурак, — сказала она. — Скольким ты сможешь рассказать? Десятку человек? Двум десяткам, сотне? И что из этого? Недолго проживет твоя болтовня; назавтра придет другой моряк, расскажет байку поинтересней, и о твоей все забудут. А стань ты неплохим писателем, твою книжку смогут прочесть сотни тысяч. Во всяком случае, гораздо больше людей, чем она того будет заслуживать. Люди читали бы ее и перечитывали и запоминали каждое твое слово. По твоим книгам могли бы в школах учиться дети. О тебе бы узнало невесть сколько людей на свете. Впрочем, как хочешь. Ты такой же дурак, как все мужики. Прощай, капитан.
Солнце закатилось за деревья, вдалеке кто-то подвывал пьяненьким тенорком. И когда девушка уже отошла на несколько шагов, конопатый что есть силы заорал:
— Ладно! Стану писателем!..
Девушка вздрогнула. Глянула на заходящее солнце и быстро, во весь дух, кинулась бежать в сторону красивой улочки.
1955
Страсти
— Он уже не жилец, да? — спросила медсестра. Подошла к доктору и наклонилась рядом с ним над умирающим. Плечом она касалась плеча доктора, и тот отстранился.
— Ему ничем не помочь, — сказал он.
— Он умрет?
— Наверняка.
— Сегодня?
— Да. Скоро. Может, через час, может, раньше.
— Зачем он это сделал? Как вы думаете?
— Ничего я не думаю, — сказал доктор и выпрямился. Он был высокий, худощавый; белизна халата подчеркивала следы усталости на его лице с резкими чертами. Он потер лоб рукой. — Разве теперь узнаешь.
— От страха? — спросила сестра, складывая шприцы в никелированную коробочку. — Может, боялся чего? Или ему что-то угрожало? А может, что-нибудь натворил…
Ее огромные голубые глаза сосредоточенно смотрели на доктора. «Кукла, — неприязненно подумал
