— Именно поэтому мы тут и стоим. Но не потому, что я ошибся. Причина в том, что Алфавит — самый лучший вице-президент. Даже смрад разлагающейся собаки в сравнении с его нежным дыханьем ничто.
— Я с ним еще расквитаюсь.
Мы стояли под дождем, а напротив была наша гостиница, а на углу в закусочной продавали жареное мясо и гамбургеры, и мы видели, как люди покупают гамбургеры и уходят под дождь, а лицо человека, который жарил мясо, снизу было освещено огнем, и он выглядел как колдун.
— Это бы подошло для твоего фильма, — сказал я. — Неплохая сцена: двое стоят под дождем, а этот там продает мясо. Люди приходят, и покупают, и идут дальше. Но в твоем фильме, кажется, рота солдат застряла посреди минного поля, верно? И все ждут, чтобы кто-нибудь рискнул первым сдвинуться с места. А уж остальные пошли бы за ним. Как там у тебя дальше?
— Не говори об этом.
— Почему? Классная ситуация. Только хорошо бы еще к ним туда вице-президента Алфавита. Ему б даже вызываться самому не понадобилось. Уж ребята бы сумели его выпихнуть первым.
— У тебя есть сигарета?
— Есть, — сказал я. — Последняя. Погоди, у меня другая идея. Знаешь, кто единственный уцелеет? Вице-президент. Каждый будет рваться вперед, лишь бы оказаться от него подальше. И, естественно, все погибнут, и в конце концов он останется один, и пройдет по трупам, и ничего с ним не случится. А потом командующий армией наградит его за отвагу, правда, вручать орден ему пришлось бы в противогазе. Хотя и это не больно бы помогло.
— Мы должны продержаться месяц, — сказал Роберт. — Потом поедем в Эйлат. Там уже начнут появляться туристы.
Я ничего не ответил; я стоял под дождем и смотрел на лицо человека, который жарил мясо, а в кармане у меня была еще одна сигарета. Ну и целая куча фотокарточек Евы, той девчонки из Иерусалима, которая покончила с собой. Только толку от них никакого не было; ни от фотокарточек Евы, ни от фотокарточек мужчин, отнимавших у меня девушек, которых я не мог забыть. И я подумал, что пустить их в ход удастся лишь месяца через полтора в Эйлате. Или, в лучшем случае, через месяц; но не раньше.
— Иди в гостиницу, — сказал я.
— Гарри не даст мне комнаты.
— Я приду попозже — с деньгами.
— Откуда ты их возьмешь?
— Не твоя забота. Думай лучше о солдатах, которые сидят посреди минного поля. И о том, что вице- президент единственный получит орден. Только он.
Роберт отошел, а я потащился на улицу Яркон. Проходя мимо кинотеатра, взглянул мельком на кучку стоящих перед ним людей, и даже темнота не помешала мне увидеть их лица. Они стояли не шевелясь, и каждый держал в руке бумажку в один фунт, я четко представ ил себе, какие у них помятые и понурые физиономии. Было их четверо, и я знал, что у каждого есть только по фунту, а значит, не хватает пятого, чтобы купить порцию гашиша, который они потом будут жечь в бутылке, отбив предварительно горлышко и встав в круг. А потом, нанюхавшись, молча разойдутся. Если найдут пятого. Но я пятым быть не мог, у меня не было ни пиастра.
Я вошел в подъезд и поднялся по лестнице наверх. Постучался, и мне сказали:
— Войди.
Я вошел и остановился посреди комнаты. Человек, к которому я пришел, сидел за столом и раскладывал пасьянс.
— Я насквозь мокрый, — сказал я. — Заляпаю тебе пол.
— Под дождем все собаки мокрые, — сказал он. — Где твой пес?
— Он нам пока не нужен. Понадобится недель через шесть. Самое раннее через месяц.
— Хочешь чаю?
— Лучше бы коньяку, — сказал я. — Холодно.
— Коньяку я тебе не дам, — сказал он. — Если хочешь сегодня ночью работать, пить нельзя. Налей себе чаю. Он еще горячий.
Я пошел на кухню и налил себе чаю, а потом вернулся в комнату и сел напротив него, глядя на его тяжелое неподвижное лицо.
— С чего ты взял, что я сегодня ночью буду работать? — спросил я. — И почему мне нельзя выпить коньяку?
Тогда он впервые взглянул на меня.
— Раз сюда пришел, значит, тебе нужны башли, — сказал он.
— Да. На месяц. Можешь дать взаймы?
— Нет. Могу дать заработать.
— Это будет не просто, правда?
— Тебя не загребут. Будь спокоен.
— Ясно. Уж ты-то знаешь, что делать, чтобы не загребли. Выкладывай.
— Хочу тебе сказать, что у меня транспортная фирма.
— Я даже знаю, что твоя фирма процветает, — сказал я. — И готов объяснить почему: никто не умеет при уплате налогов жульничать так, как ты. Если верить тому, что ты пишешь в декларациях, фирма твоя терпит сплошные убытки.
— Так оно и есть.
— Потому что ты играешь.
— Какая разница, почему.
Мне было холодно, и чай ничуточки не помог. Я смотрел на стоящую перед ним бутылку «Стока».
— Не валяй дурака, Исаак, — сказал я. — Дай глотнуть. Если тебе и впрямь от меня сегодня ночью что-то понадобится, наверняка это будет уголовщина.
Он протянул бутылку; я налил себе стакан и выпил, а потом выпил еще полстакана, и только тогда мне полегчало. Я отдал ему бутылку.
— Ты сегодня что-нибудь ел? — спросил он.
— Нет.
— Поешь по дороге.
— Куда я еду?
— Куда надо.
— С тобой?
— Один. С малым, который будет ехать за тобой следом.
Я рассмеялся.
— Но не доедет, правда?
— Доедет, — сказал он. — В ад, если в него верит. Хотя это лишнее. Достаточно, чтобы угодил в больницу. — Он замолчал и через минуту добавил: — Этого, впрочем, нельзя угадать наперед. Если б можно было заранее знать, чем все кончится, то и полиция вела бы себя куда умнее. Возможно, вообще бы ни с кем ничего не случалось.
— Но тогда бы мне сегодня ночью нечего было делать, правильно?
— Что ж, стоял бы до утра под дождем.
Я подошел к столу и снова плеснул из бутылки себе в стакан. Не знаю почему, но глядя в его тяжелое и неподвижное лицо, я успокаивался. И тут я вспомнил про Роберта, который уже час стоит в вестибюле и выпрашивает у Гарри ключ, а Гарри на него даже ни разу не посмотрел и, верно, сидит сейчас, задрав ноги на стол и тупо уставившись перед собой. Это потому, что Гарри начитался детективов и насмотрелся фильмов, в которых ковбои часами сидят без движения, положив ноги на стол. Ну и еще потому, что Гарри — подонок. Мы все подонки: Гарри, Роберт и те двое, что нас обчистили. Только у этого человека, сидящего за столом и раскладывающего пасьянс, были деньги, и ему уже не требовалось быть подонком. У него ведь имелся я; и еще куча таких, как я.
— Если мне ехать сегодня ночью, говори скорей. Уже вечер.
— Завтра в Иерусалиме аукцион, — сказал он. — Продаются две хорошие машины. И я хочу их
