положение Джульеттиных родителей…
Кудинов вдруг замечает, что на остановку подошла его маршрутка, и бросается к открытой двери, из которой торчит плотная гроздь задов вперемешку с локтями и сумками. Немного усилий и Кудинов — еще одна ягодка в маршруточной грозди.
Дергая ногой, на которой повисла наполовину снятая кроссовка, Леша повторяет:
— Пап, хочешь, я тебе покажу, что я сегодня нарисовал? А, хочешь?
Кудинов столкнулся с Надей и Лешей у подъезда. Так глубоко погрузился в Джульеттину историю, что не сразу их признал. Остановилась перед ним женщина, плечо оттянуто рюкзаком, держит за руку мальчика, говорит: “Привет”, — целует в щеку. Оказывается: его жена, ведет сына из школы…
— Пап, показать?
Надя уже хлопочет на кухне: заваривает Леше его пищеварительный чай, греет в ведре воду — горячую снова отключили.
Кудинова манит диван. Но отцом нельзя быть по расписанию, к тому же не так это сложно — посмотреть картинки. Соглашается:
— Конечно, хочу.
Лешка выстреливает кроссовкой под диван.
— Ой! Ну, я потом достану.
Быстрым плещущим движением, как будто умывается, он отбрасывает с глаз отросшую челку:
— Идем?
— Пора тебя постричь, — размышляет Кудинов, ероша сыну волосы.
Леша отстраняется, заново прибирает челку.
— Идем, пап.
В руках у Леши блескучая пластиковая папка — видимо, выужена из рюкзака. Серебристо-сиренево- желтая. Переливается.
Они устраиваются на диване. Леша вручает папку с рисунками отцу и вытягивается во весь свой семилетний рост на широкой диванной спинке. Не успевает Кудинов открыть папку, сын скатывается вниз, выхватывает ее.
— Здесь на резинках, — Леша срывает резинки с уголков папки и, скомандовав: “Смотри”, — возвращается на свое любимое лежбище.
На тонком мелованном картоне — карандашные рисунки. Обычные предметы и персонажи, которыми взрослые традиционно заселяют мир детей: так рисуется зайчик, так белочка, так яблочко, а вот так — во- о-от так — груша.
— О, отлично. Заяц особенно получился. Ушастый такой…
— Да не, это так… вот.
Алексей кладет на колени отцу следующую картонку.
Мрачноватое задумчивое существо. Глаза, синий и желтый, смотрят несколько вбок. Крупный кочан головы, лицо вполне человеческое, но рот чем-то напоминает кошачью пасть. На шее цепочка с бутоном красной розы. Ноги как тумбы и три мощных бугристых руки.
Леша в предвкушении похвал переводит взгляд с папы на рисунок. “Тварец”, — читает Кудинов на обороте. Столь беглое знакомство с шедевром не удовлетворяет Лешку. Он сползает по спинке дивана, усаживается поближе к отцу. Переворачивает картон обратно, рисунком вверх:
— А? Как? Этот у меня лучше всех получился. Рисовалка сказала — теперь рисуйте, что хотите. И я нарисовал.
— Кто? Рисовалка?
— Учительница по рисованию.
— Вы ее так называете?
— Ну… да, — Леша неохотно отвлекается на второстепенное.
— Так нехорошо учительницу называть. Понятно?
— Понятно… Пап, — с заметным нетерпением он возвращается к главному. — Ну как тебе?
— Да отлично. Тип такой… ногастый, трехрукий.
— Это чтобы больше успевать.
— Рот у него такой… хищный, — Кудинов переходит к критике.
— На самом деле он ветром питается, — пресекает критику Леша. — Роза у него, видел? Это, знаешь, что значит?
— Чем, говоришь, питается? — спохватывается Кудинов.
— Ветром. Если долго ветра нет, он голодает. И отправляется искать, где ветер. А роза — это с его родины. Это чтобы надолго дом не покидать. Как только роза высохла совсем, листья выпали — пора, значит, домой. Только у него на родине ветра не бывает почти, он там долго тоже не может. Раньше там был ветер, а теперь нет. Зато розы.
Рассказывая, Леша непроизвольно вдавился грудью отцу в плечо.
— Это Тварец. Видел, сзади там написано?
Кудинов слегка отстраняется от Леши, осуждающе качает головой:
— Э-эх! Грамотей! “Творец” через “о” пишется. А ты как написал? — переворачивает рисунок, постукивает ногтем по незаконному “а”. — Слышишь?! — зовет он Надю. — Как сын твой “творца” написал? Через “а”! Чему только их в школе этой учат?
— Почему через “о”? — тихо удивляется Леша, вновь притискиваясь к отцу.
— Да ладно, Жень! — откликается Надя. — Научится еще, успеет.
Кудинов чувствует новую волну раздражения в адрес Нади: все ей мелочи, все у нее “успеется”. Беспечная, легкомысленная. А ведь сразу было ясно…
Чувствуя, что перегибает, он пытается себя одернуть: “Ты только молчи!”.
Если перемолчать, помрачение рассеется. Уйдет. Потом сам же будет радоваться, что не ляпнул ерунды, Надю не обидел. Но может и накрыть.
— Почему “о”? — снова приступает Лешка. — Мы вот с мамой “Маугли” читали. Там было: “Ты из дикого леса, дикая тварь?”. Через “а” было.
— Правильно, — соглашается Кудинов с некоторой неохотой: теперь не осталось ничего иного, как пуститься в дальнейшие разъяснения. — Если “тварь” — то через “а”. А “творец”… тот, кто эту тварь сотворил… ну, в нашем контексте — “бог”, “всевышний” и так далее — “творец” уже через “о”.
Задумавшись, Лешка молча забирает свой трехрукий разноглазый рисунок, смотрит. Переворачивает, смотрит.
— Понятно, нет? — миролюбиво заключает Кудинов и трет лицо, подавляя зевоту.
Кажется, отпустил нервный спазм.
— “Тварь” через “а”, “творец” через “о”, — на последнем “о” Кудинов все-таки срывается в долгий глубокий зевок.
Пересев на ручку дивана, Леша думает.
— Нет, непонятно, — наконец, говорит он. — Почему там через “а”, а здесь через “о”.
— Потому что так правильно. Творец, понимаешь? Тво-рец.
Некоторое время Леша молчит, всматриваясь по очереди в синий и желтый глаз.
— Ну, ладно! — выносит он свой вердикт. — А у меня “Тварец”. Это другое. Он не бог. Он как бы тоже — из дикого леса, но только… — Леша сбивается, но скоро подхватывает, — только может сам разных существ делать. Живых.
Повернувшись к Леше, Кудинов чувствует, что приступ немотивированного раздражения, который казался преодоленным, никуда не делся. Чудище лишь притаилось, и теперь встает во весь рост. Жаль. Жаль, он не в силах с ним совладать… Впрочем, почему это — немотивированного? В школе не учат, так отца послушай. Набирайся знаний хотя бы дома, благо — есть у кого.
— Во-первых, слезь с ручки дивана, — холодно чеканит Кудинов.
Смекнув, что нарвался, Леша спрыгивает с ручки — она предательски надрывно скрипит. Этот звук заводит Кудинова на полные обороты.
— Сколько раз повторять, чтобы ты не ломал диван!
