отнимали у охраны оружие и дрались а, кому не доставало стали, рвали руками.
Мы выли, видя как падают в крови крестоносцы, и становились солдатами.
Облезая клочьями, горел парус — я не знаю, кто швырнул на палубу огонь. Мы боролись за Святую землю и, вспоров брюхо порта, выбились в город, оберегая раненых и слабых.
Как ты спасся, Амброз? Куда ты забился, когда Брабо сломал шею старшему монаху? В маленьких кулаках мы подняли нашу свободу и опустили ее на этих собак как секиру. Они отступили, они удрали, мы раздавили железную скорлупу солдат ди Лигури!
Слышите вы! Один раз за миллион лет голые безоружные и несмышленые люди отвоевали свою Святую Землю.
Мы прорубались к городским воротам, и нас оставили — страшных, в крови и пыли.
Мы прокатились по пустым улицам из города и дальше по склонам.
Немногие из нас, кто, сохранил знамена, достали и надели полотнища на кровавые колья. Мы уже не были ни толпой, ни армией.
Мы стали народом.
Я не хотел — у меня вырвали знамя с колесом и понесли впереди. Такая честь была куплена обыкновенным булыжником.
Новый народ возвращался домой.
Как удар молнии спаивает песок в слиток стекла, так мы держались друг за друга, одни на земле.
Мы прекрасно понимали, что не будет возвращения на родину; перерезанные горла врагов навсегда закрыли нам дорогу к отцам.
Но мы верили — у нас будет дом.
Мы искали края, каких не знало мироздание; мы больше не побирались — где подрабатывали, где промышляли ночным разбоем, правдой и неправдой добывали еду и одежду, угоняли коней и повозки, крали овец.
Нас ненавидели, любое дерево норовило стать виселицей, и всякий встречный трибуналом.
Мы вошли в пределы Горьких Земель, сторонясь людей, опасные и взрослые.
Миля за милей нас проглатывала чащоба, мы мерили болота и горы.
Однажды зимой мы остановились в смертельных и беззвучных местах и там врыли знамена в снег.
У нас уже имелись деньги и добыча, я вместе со старшими ездил в отдаленные города, покупал и выменивал инструменты, пускал деньги в рост руками доверенных людей.
Среди нас были дети рыцарей и кузнецов, плотников, лекарей, швей. Сызмала в нас вливали ремесло, что-то мы вспоминали, что-то придумывали. Мы вырубали лес, рыли колодцы, пластали землю плугами, растили скот.
Скоро Николь стала моей женой и княгиней, хотя я предпочитаю, чтобы меня величали не князем, а главарем — я слишком хорошо помню, с чего мы начинали.
Десять лет мы строили город. У нас уже подрастают дети.
Но в городе еще нет стариков, мы вырвались из счета ваших ветхих поколений. Я правлю веселым и ловким народом, Амброз!
Мы умеем работать руками и торговать, ценить и создавать книги.
Мы ныряем в дремучие сплетения политических игр по всей Европе и достаем оттуда выгоду, как пловец губку.
Кому надо, те знают дорогу в наш город — изгнанники, люди с попранной честью приходят и живут. А припрет — набегами снимаем с эшафотов осужденных напрасно. А когда ваши топоры и стены дотянутся до Города, мы бросим все и под знаменем Колеса двинемся дальше, хоть за море, хоть на луну, открывая новые земли для каждого, кто решится пойти с нами.
Пусть незнакомые края встретят вас теплыми фортами и колодцами. Мы знаем, что такое подыхать от голода и жажды, и вам этого не позволим. А еще — мы никого не пропустим вперед себя.
Красавца-деспота Алессандро ди Лигури сбросила Генуя, он был публично оскоплён и изгнан из города, вот бы узнать, чья рука направила гнев горожан;
Негодяй в Ватикане, зачинщик детских крестовых походов и торговец рабами был казнен своими же коллегами-прелатами, ума не приложу, кто об этом позаботился.
И это малая часть совершенного. Я вряд ли выдержал бы гнет княжеского долга, но я благодарю мать за нож и лисий серп улыбки Южанина.
Я искал тебя, Амброз, ты был проворен: перебегал из монастыря в монастырь, менял имена, заметал следы, у меня голова кружилась от твоих кульбитов.
То канешь в жижу папской канцелярии, то подсидишь кого, должностишку сменишь.
Я как узнал, что ты ведешь с Кобруцем переговоры по поводу куриных косточек Стефана, захолонуло сердце!
Пришлось купить чин бургомистра, это к сведению неподкупного совета ратманов. Не жмитесь, сьеры, я не буду оглашать имен.
Я вцепился в Кобруц и ждал тебя с самого Рождества, дышать боялся — вдруг спугну!
Ты ошибаешься, Истинная Правда!
Я не буду схвачен и не умру вместе с тобой.
Окна не высоки, а возле аптекарской лавки меня ждет Ив Брабо с парой лошадей. Пока выломают дверь, пока сорвут погоню…
Я трус? Возможно, но за мной Город… Ты головку, то падла, задери…
Спокойно, сьеры! Падаль вы уберете потом! Эй, там, у окна, берегись!
И Господь мою душу помилуй!»
Рошка
По мотивам народной сказки цыган-кэлдераров «Цветок Папоротника»
1714 год. Вымышленная Логрская Империя. Провинция Далатт.
'…Да, юнкер, не могу возразить: в Логрии крепко пьют. Светлое пиво пьют и темное, то что зовется болотным медом. И турецкое вино пьют, что привозится из Тавриды, и греческую мастику… Свое винцо тоже тянем, не без этого. Оно хоть и кислое, и пена в нем, зато свое.
И себе удовольствие и, опять же, поддержка отечеству. Наше вино сводит зубы, как столярный клей: крамольного слова и во хмелю не ляпнешь, а уж чтобы против властей бунтоваться, оборони Бог, мысли такой и не возникнет. Сиди, хмелей и молчи в особую тряпку.
…Э, нет! Тут вы дали маху! Другие нализываются по дурости или с горя, а мы, логрцы, глаза заливаем от гордости за наше великое прошлое и за светлое будущее, а также, потому что душа у нас дюже загадочная, и подпития требует, как полива, для лучшего прозябания в вертограде Божьем!
Понимаете ли, у других народов никакой души не наблюдается вообще, один пар навозный. Душа только у нас есть. Просторная и, повторюсь, загадочная. Не, я такого сам придумать не могу… Это наш проповедник по воскресениям говорит, не про выпивку, конечно, а про душу.
Вы еще товар посмотрите.
Вот сушеная петрушка в кулечке и смазка для замков, здесь, в скляночке… Не обращайте внимания, что я торгую вразнос, я торгашей презираю, просто время сейчас трудное, всем вертеться надо…
Кто я таков? Я, юнкер, рядовой его Императорского Величества третьего гвардейского полку, честь имею, в отставке.
С двадцати годов трубил в рекрутах, колол на плацу чучело штыком, а как выперли меня в отставку, по возрасту, аккурат через полгода грянула война. Миновало меня, не зря молился!
